Россия без Петра: 1725-1740

Здесь речь идет уже о других развлечениях, типичных для «пьяного двора» первого императора. Настасья Петровна Голицына — «княгиня игуменья» петровского Всепьянейшего собора, придворная шутиха, объект не всегда приличных забав Петра, Екатерины и их окружения. Из другой записи, от 6 августа, видно, за что жаловала Голицыну Екатерина: «…Е. в…изволила кушать в большом сале, при котором столе светлейший князь и господа майоры лейб-гвардии и княгиня Голицына кушали английское пиво большим кубком, а княгине Голицыной поднесли другой кубок, в который Е.в. изволила положить 10 червонных». Иначе говоря, суть шутки в том, чтобы заставить человека добывать небольшое состояние, положенное на дно кубка, для чего ему нужно было разом и у всех на виду выпить два-три литра пива или вина. И такое княгине Голицыной удавалось не всегда: 19 октября она смогла выпить лишь первый кубок виноградного вина с пятнадцатью червонцами на дне, а во второй раз ей до дна кубка, где лежали пять червонцев, добраться не удалось — видно, пала замертво под стол.

Все эти записи, как и некоторые другие свидетельства, говорят о довольно незатейливых вкусах и забавах императрицы. Как сообщает очевидец, однажды на рассвете Екатерина приказала ударить в набат, «который многих жителей города ввел в обман и познакомил с первым апреля». Я уж не буду додумывать те слова, которыми поминали свою веселую повелительницу полуодетые и перепуганные петербуржцы, — они-то знали, что такое городской пожар или наводнение, о которых извещали набатом.

Иностранные дипломаты в один голос утверждают, что основное времяпровождение Екатерины — откровенное прожигание жизни: балы, куртаги, прогулки по ночной столице, непрерывное застолье, танцы, фейерверки. Причем траур по умершему императору не мешал веселью — императрица и ее кружок развлекались тайком, под покровом темноты. «Развлечения эти, — писал летом 1725 года Кампредон, — заключаются в почти ежедневных, продолжающихся всю ночь и добрую часть дня, попойках в саду, с лицами, которые по обязанностям службы должны всегда находиться при дворе»¹⁹.

Почти все иностранные наблюдатели предчувствовали, что императрица долго не протянет, — образ ее сумасшедшей жизни явно контрастировал с довольно слабым здоровьем. Известия о бесконечных полуночных празднествах перемежаются сообщениями о приступах удушья, конвульсиях, лихорадке, почти непрерывных воспалениях легких, которые не оставляли Екатерину все ее короткое царствование. В конце 1726 года Маньян сообщал, что она десять дней болела, но сразу же по выздоровлении дала бал по случаю дня рождения дочери Елизаветы и «была в отличном настроении, ест и пьет как всегда и, по обыкновению, ложится не ранее 4–5 часов утра». Незадолго до смерти, как только ее оставила лихорадка, она вздумала, как пишет Маньян, «прокатиться по улицам Петербурга», после чего снова слегла «и ночью сделалась лихорадка». Даже молодой фаворит не мог выдержать безумного темпа жизни царицы. В конце 1726 года Маньян сообщал в Париж, что Меншиков и Бассевич посетили больного Рейнгольда Левенвольде, который «утомился от непрекращающихся пиршеств». Надо полагать, высокие гости поили несчастного страдальца огуречным рассолом из золотого кубка.

Прусский посланник Мардефельд, направляя своему королю донесение о смерти Екатерины, снабдил его следующей эпитафией: «Хотя покойная императрица и обладала драгоценными качествами… но она все-таки была женщина и не обладала необходимым уразумением дел и, по возможности, уклонялась от них. Напротив, чрезвычайно любила она роскошь и пышность… и уверяют, будто она в последние годы употребила на это дело 800 тысяч рублей, уже не говоря о других расходах»²⁰.

Да, не умела и не хотела заниматься государственными делами императрица. Конечно, нельзя сказать, что она вообще устранялась от дел и ни в чем не слушала своих советников. Нет, в те редкие моменты, когда она присутствовала на правительственных заседаниях, Екатерина могла что-то и сказать. Так, в 1726 году при обсуждении вопроса о судьбе севших на мель в волжском устье судах она (согласно журналу Совета) вдруг сказала, «что хотя оныя выбросило на мель, однако ж на место мягкое [сели] и возможно их всегда снять»²¹. Вспомнила боевая подруга Петра Каспийский поход и его трудности! Но читать об этом так странно, как будто речь идет о неожиданно заговорившей кошке.