Россия без Петра: 1725-1740

В феврале 1729 года дело дошло до скандала. Узнав о том, что царь намеревается отправиться на три-четыре месяца на охоту далеко от Москвы, австрийский и испанский посланники подготовили ноту, в которой в весьма решительных выражениях отмечали, что «при настоящих обстоятельствах не только вредно, но и неприлично оставаться нам такое долгое время без всякого дела, без возможности с кем сноситься о делах, так как с Е. в. отправляются и бо́льшая часть его министров»¹³.

Но, как мы видим из приведенных выше цитат, царь не угомонился. По подсчетам историка князя П. В. Долгорукова, в июле — августе 1729 года он был на охоте непрерывно 55 дней. Это своеобразный рекорд — обычно царь охотился по 10, 12, 24, 26 дней кряду. Долгоруков подсчитал также, что за двадцать месяцев 1728–1729 годов Петр провел на охоте восемь месяцев¹⁴.

Не без отчаяния де Лириа взывал к Мадриду: «Кажется, что я не только здесь бесполезен, но даже противно чести нашего короля оставлять меня здесь. Монарха мы не видим никогда, разве только в торжественные дни, во дворце не бываем никогда… Повторяю вам, что уже говорил несколько раз, — достаточно и даже больше чем достаточно иметь здесь секретаря или, по крайней мере, резидента»¹⁵. О том же писал в Вену и граф Вратислав.

Остерман и австрийцы пытались даже, используя охотничью страсть царя, хоть чему-нибудь его научить. Предполагалось выписать из Вены опытного егеря-профессионала, с тем чтобы он попутно давал царю самые общие представления о флоре и фауне. Но этот план остался неосуществленным, как и план строительства под Москвой потешного военного городка, где юноша мог бы, подобно своему великому деду, обучаться военному ремеслу.

В приведенном выше представлении посланников Австрии и Испании канцлеру допущена неточность — с Его величеством отправлялась не бо́льшая, а меньшая часть министров. Остальные же сановники, так же как и царь, отдыхали, разумеется, не теряя при этом своего жалованья. Де Лириа писал 27 сентября 1728 года: «Царь уехал недель на шесть на охоту. Этим воспользовались все министры и даже члены Верховного совета, и барон Остерман тоже уехал на неделю или дней на десять (а уж прилежный Остерман слыл чрезвычайно трудолюбивым чиновником, работавшим и в праздники, и по ночам. — Е. Α.). Поэтому мы здесь весьма бедны новостями»¹⁶.

Когда просматриваешь журналы Верховного тайного совета, Сената, коллегий времен царствования Петра II, возникает ощущение резкого замедления оборотов запущенной Петром Великим государственной машины. Заседания в высших учреждениях проводятся все реже, кворума часто не собирают, обсуждаемые вопросы второстепенны и даже ничтожны. Члены Совета уже ленятся ездить в присутствие и подписывают подготовленные секретарем протоколы дома. Долгих и частых сидений, как при Петре, или жарких обсуждений «мнений», как при светлейшем, нет и в помине.

Весь краткий период «тиранства» Меншикова (май — сентябрь 1727 года) продемонстрировал, что Тестамент Екатерины I в части коллективного регентства оказался листком бумаги, не более того. Только указ от 12 мая 1727 года о присвоении Меншикову высшего звания генералиссимуса подписали и царь, и весь состав регентства, начиная с Анны Петровны и кончая членами Совета. Все остальные официальные документы свидетельствуют, что царь почти сразу же стал полноправным, самодержавным правителем, ни в чем и ничем не ограниченным, а в сущности — инструментом, которым пользовался Меншиков. Именно ему было выгодно самодержавие мальчика-царя. Именем Петра светлейший давал распоряжения всем учреждениям, в том числе и Совету. После свержения Меншикова было решено восстановить регентскую форму правления. Указом 8 сентября 1727 года было предписано, чтобы из Совета все указы отправлялись только «за подписанием собственной Е. в. руки и Верховного тайного cоветa»¹⁷.

Но порядок этот не мог продержаться долго — царь месяцами находился на охоте и государственные дела полностью бы встали. Поэтому произошло как бы новое перераспределение власти: с одной стороны. Совет от имени царя выносил решения по текущим государственным делам, а с другой стороны — царь мог, ни с кем не советуясь, издавать указы, предписывать свою волю Совету, бывшему, согласно букве Тестамента, коллективным регентом империи. Такое положение было удобно тем, кто сверг «тирана» и уже сам, вместо Меншикова, нашептывал юному царю, о чем и как нужно распорядиться.