Россия без прикрас и умолчаний

Теперь все обставлялось проще. Трое-четверо надзирателей вызывали жертву из камеры смертников. Часто люди шли спокойно, потому что было известно: некоторым смертникам тогдашняя верховная власть – Президиум ВЦИК – заменяла казнь десятилетним заключением. И вызов из камеры не означал обязательно смерть, это мог быть и перевод в другую камеру в связи с помилованием. Надежда – она ведь живет в человеке до последнего вздоха...

Казнимого приводили в подвал и заявляли, что сейчас будет обыск. Арестант, привыкший к порядку обыска, немедленно раздевался догола. Его для вида, действительно, обыскивали, затем возвращали только нижнее белье и в таком виде опрашивали. По окончании опроса ему объявлялось: «Президиум ВЦИК отклонил ваше ходатайство о помиловании». Только в этот момент надежда покидала смертника, и вот тут обычно требовались наручники и кляп. Все это было наготове, и жертву немедленно вталкивали в звуконепроницаемую камеру-коридор, где дежурный офицер (почему-то непременно офицер) стрелял в затылок, а дежурный врач констатировал наступление смерти. Тем временем шел обыск следующего осужденного.

В тюрьме имелась и женская бригада убийц, включая офицера-палача в юбке. Высокая советская мораль целомудренно охраняла даже приговоренных к смерти женщин от нескромных мужских взглядов при раздевании. Тут Мнев запнулся на секунду, потом сказал:

— Вы знаете нашу старшую надзирательницу Шуру Потапову? Она, как вам известно, пришла работать к нам в колонию всего год назад. Так вот, до этого она была исполнителем приговоров в той тюрьме, где я когда-то работал.

«Исполнитель приговоров» лейтенант Потапова (слово «палач» в официальной советской терминологии вообще не применяется) была простоватая сероглазая женщина лет тридцати двух, немного полная и не лишенная симпатии. Лагерные женщины считали ее «славной», говорили, что, находясь в женском бараке, она позволяла называть себя не «гражданин начальник», а Шура. В лагерной охране работал ее муж. У них ребенок. О, Господи. Скольких же людей, скольких женщин расстреляли в упор мягкие шурины руки?

Я сейчас не могу четко вспомнить, что чувствовал, выходя из комнаты Мнева. Две недели спустя я был освобожден из лагеря «со снятием судимости» и больше никогда не встречал этого человека – он умер, не дожив до шестидесяти лет, как я случайно узнал от знакомых. Мало осталось в живых тех людей, что знают всю правду о Законе от 7 августа. Еще меньше таких, которые, подобно Мневу, хоть раз в жизни откровенно об этом рассказали. И потому, хотя прочитанный вами сейчас раздел не имеет прямого отношения к сегодняшней жизни русского крестьянства, он, я думаю, не был лишним в этой книге.

V.

В начале тридцатых годов, сразу после коллективизации, имел хождение такой анекдот. У Сталина завелись клопы, и он спросил Бухарина – как от них избавиться. «Очень просто, – ответил Бухарин. – Организуйте из них колхоз. Половина разбежится, половина сдохнет».

В те годы немало новоиспеченных колхозников, действительно, умерли от голода и болезней – против этого Сталин ничего не предпринимал. Но против «разбегания» крестьян из деревень он принял довольно энергичные меры.

Почти одновременно с коллективизацией была проведена так называемая паспортизация населения СССР. Всем жителям городов и рабочих поселков, достигшим 16 лет, вручили паспорта. При всех отделениях милиции создали паспортные отделы, ведающие «пропиской» – особой регистрацией каждого проживающего. С тех пор и поныне, приезжая в любой пункт Советского Союза дольше, чем на три дня, вы обязаны «прописаться» в милиции. Если «прописываетесь» постоянно, то в вашем паспорте ставится штамп «прописан по такому-то адресу». Выезжая с прежнего места жительства, хотя бы переселяясь в соседний дом, вы должны предварительно «отметиться», то есть объявить о своем выезде, указать куда едете и получить штамп «отмечен по домовой книге для выезда туда-то». Без этой отметки вам не дадут постоянной «прописки» на новом месте. А за проживание без прописки полагается на первый раз крупный штраф, на второй раз лишение свободы до двух лет. Если вам в прописке отказали (это бывает очень часто и о причинах мы еще узнаем), то вы обязаны уехать из запрещенного вам места в течение 24 часов. За невыполнение – опять на первый раз штраф, на второй тюрьма. А за проживание в городе и без прописки и без паспорта – тюрьма сразу.

Все это само по себе достаточно мрачно, но вот еще один, так сказать, штрих. Жителям сельской местности паспортов не выдали. Их нет у крестьян по сей день (исключение составляет Московская область). А без паспорта колхозник не мог появиться ни в каком, даже самом маленьком, городе, не мог поступить ни на какую работу, так как для поступления на работу прежде всего нужен паспорт.