Россия - Европа (март 2008)

«Отзвуки старой России… Рабство, нищета, гнет, невеста, изнасилованная помещиком-графом, каторжный бестолковый труд без просвета - все в ней… Наверху были графы, наслаждение жизнью, а внизу тоска „Дубинушки“. Низ был во сто раз больше верха, но верх умудрялся держаться наверху. Особенно помогал Иисус Христос, его отец и мать, два отца… Какой абсурд!»

Прочь, прочь!… стыдно за человека.

Французы аплодировали «Дубинушке», а мне было жутко. Гартфельд привозил в Петербург песни каторжан: только они жутче. Я никогда не понимал красоты «Дубинушки», у меня от нее щемило в груди, хотелось плакать, бежать…

…Запах волжской пристани, такой характерный. Паровая стерлядка и шампанское на верхней палубе, а на нижней бурлаки - грязные, смердящие… Всю жизнь проводящая в грязи скотина, ломающая кости под десятипудовыми тюками.

- Шевелись!… шевелись, так твою растак…

Зычный голос капитана с над-верхней палубы.

- Какие они сильные, эти бурлаки, - заметила дама с лорнетом из первого класса. Она говорит по-русски с акцентом, картавя, совсем как в Париже (хотя в Париже не картавят)…

- Это не бурлаки, это крючники…

- С'est la meme chose, это те, которые поют такую особенную песню…

Теперь эта дама прислуживает в «Ночном деле» и уже много чище говорит по-русски, и, по-моему, лицо у нее стало умнее, и она впервые в жизни поняла, что надо жить трудом, а не на доход от саратовских имений…

Впрочем, она это еще не совсем поняла…

***

Среди русской эмиграции многим жизнь у чужих пошла на пользу: научились работать, научились думать; полинял самый густопсовый шовинизм, когда из гонителя пришлось самому сделаться гонимым.

Своеобразную культуру разносит эмиграция по загранице. До Америки, Явы, Китая, Бразилии, Чили, Вест-Индских островов включительно. Цыганщину, русскую водку, гопак, блины, кулебяку, особые приемы комиссионерства, игорные и иные притоны. Замечательная, неожиданно проявившаяся способность приспособляться - иностранцы разводят руками и учатся.

Русская водка делается теперь в любой стране очень просто: местный спирт разбавляется водой и наклеивается русская наклейка.

Русские кабаки, кафе и рестораны имеют успех. Русские притоны затмили всех. Большое влияние оказывается на западно-европейский театр. Нет театра, где бы русские не танцевали: неожиданно светлая страница русского царизма, влияние императорского балета…

Но в общем картина жуткая: я слышал в Монте-Карло, как англичанка сказала соседке:

- Уберите золотой порт-папирос… рядом сидят русские дамы…

И русские дамы слышали и поняли, и ничего… И день ото дня хуже.

***

Вся накипь всего мира ходит около Саfe de la Paix. Одни только ходят мимо, другие - более счастливые - сидят за столиками, смешиваясь с толпой, составляя ее неотделенную часть. Этим кафе Парижа отличаются от берлинских, венских: в Берлине заперто, отделено, даже если столики на тротуаре - отделено барьером. В Париже никаких барьеров нет, нет границы между тротуаром и кафе. И странно - немцы так любят все выставлять наружу, все делать на людях, а тут отгораживаются.

Здесь не философствуют о высоких материях. Здесь думают, как из ничего сделать миллионы, или, по крайней мере, десять франков. Но если бы здесь философствовали, то человечество обогатилось бы такими истинами:

«Нормальный тип человека - жулик. Честный - вредная противоестественная аномалия».

«Говорить правду не только невыгодно, но даже неделикатно. Это вводит других в заблуждение: каждый, слушая сам, вносит поправку, а поправивши правду, остается обманутым».

«Человек вообще паршивец - думает, что постиг величайшие тайны природы, а не умеет взять у другого из кармана сто франков».

«Работать умеет всякий дурак: ты вот заработай, не работавши».

***

Самые дорогие вещи те, которые не имеют прямой полезности: бриллианты, жемчуга… Все те пустячки, что продаются в роскошных магазинах «брик-а-брак» от Мадлэн до Лувра. Магазин из мрамора, бронзы, зеркального стекла; все в изысканных пропорциях и оттенках. Продаются ящички для чего-то, сумочки для чего-то, трубки, из каких не курят; трости, подставки для этих ящичков и трубок; библо, безделушки… Это не искусство, это не имеет никакого практического применения, это не нужно людям, и это стоит умопомрачительно дорого…

И тем не менее я тоже стою у этих витрин, и мне нравится…

Готтентоту нравятся бусы и разноцветные стеклышки. От нас до будущих людей еще дальше, чем от готтентота до нас.

В одном из окон стоят фигурки. Голые женщины в коротеньких красных пиджачках. Никогда и нигде женщины не ходят голыми в коротеньких красных пиджачках. Фигурки имеют большой успех. Улыбаешься, глядя на них, и я даже пошел второй раз посмотреть. Только француз может сделать такие фигурки.

В модных магазинах, вместо восковых манекенов, совсем похожих на людей (таких отвратительных), стали делать кукольные лица, нарочно на людей непохожие, иногда плоские, деревянные. Это должны были выдумать французы, и французы выдумали.

В Париже есть все, что во всяком большом городе, и еще тысячи пустячков, каких нет в других городах, и они дают Парижу его прелесть.

***