Россия и Европа. Том 1. 1462-1921 Европейское столетие России. 1480-1560

С самого начала скажу, что интересуют меня здесь лишь теоретические аспекты советской дискуссии о природе русского абсолютизма, проходившей с 1968 по 1971 г. в журнале «История СССР». Все препирательства о «соотношении феодальных и буржуазных элементов в политике абсолютной монархии», отняв­шие массу энергии у ее участников, оставлю я в стороне. Хотя бы по­тому, что они игнорировали известный уже нам факт: после оприч­ного разгрома крестьянской предбуржуазии входе самодержавной революции Грозного во второй половине XVI века крепостное право заблокировало каналы формирования среднего класса. Какая пос­ле этого могла быть речь о влиянии «буржуазных элементов» на по­литический процесс в России? В блокировании среднего класса и состояла, в частности, уникальность самодержавия в первые его столетия. И потому именно с обсуждения этой аномалии и начал бы я дискуссию, будь я ее инициатором.

Инициатором, однако, был известный советский историк А.Я. Ав- рех. И начал он ее, естественно, с реинтерпретации «высказываний» Ленина об абсолютизме. Возьмись Аврех за дело по-настоящему, та­кой зачин несомненно вызвал бы бурю. Хотя бы потому, что Влади­мир Ильич явно себе противоречил. Втом же докладе Черепнина, например, на одной странице фигурируют две ленинские цитаты, с порога отрицающие друг друга. Первая утверждает, что «Самодер­жавие (абсолютизм, неограниченная власть) есть такая форма прав­ления, при которой верховная власть принадлежит всецело и нераз­дельно (неограниченно) царю». Вторая опровергает первую: «Рус­ское самодержавие XVI века с боярской думой и боярской аристократией не похоже на самодержавие XVIII века...»

Спрашивается, если самодержавие есть власть неограниченная, то могла ли она в то же время быть ограниченной (боярской думой и боярской аристократией)? В том, что они были именно ограниче­нием самодержавия, сомнений ведь нет. Сошлюсь хоть на авторитет­ное суждение В.О. Ключевского, единственного русского историка, специально изучавшего структуру, функции и динамику Боярской думы. «Признавали, — пишет он, — что состав ее не вполне зависит от усмотрения государя, а должен сообразовываться с боярской ие­рархией, что эта дума есть постоянно действующее учреждение... словом, что это не государев только, но и государственный совет».⁵ С другой стороны, мог бы я сослаться на академика Е.В. Тарле, кате­горически утверждавшего, что «абсолютизм ограниченный есть ло­гический и фактический абсурд».⁶

Но останусь в рамках дискуссии и сошлюсь лишь на формулу од­ного из ее участников Н.И. Павленко, гласящую, что «история ста­новления абсолютизма есть история освобождения самодержавия от боярской думы».⁷ Констатирую, что, руководясь противоречащи­ми друг другу высказываниями классика № з, мы неминуемо прихо­дим к своего рода дефиниционному хаосу, где неограниченная власть оказывается ограниченной и вообще все кошки серы. В част­ности «абсолютизм», «деспотизм», «самодержавие» употребляются через запятую, как синонимы, безнадежно запутывая вопрос о ре­альных формах организации монархической власти. И что еще хуже, напрочь отрезая какую бы то ни было возможность вычленить из об­щей массы неограниченных монархий тот самый абсолютизм, кото­рому и посвящена была дискуссия.

По такому пути, уличавшему классика в противоречии самому себе, Аврех, ясное дело, пойти не мог: там подстерегала его ересь, ревизионизм. Поэтому сосредоточился он на почтительной реинтер- претации той из ленинских цитат, которая была в те годы общеупот­ребительной. «Во втором издании Большой Советской Энциклопе-

8-0. Ключевский. Боярская Дума древней Руси, 1909, с. 330.

Тарле. падение абсолютизма, Пг., 1924, с. 54. История СССР, 1970, №4, с. 54.

дии, — говорит он, — об абсолютизме сказано со ссылкой на В.И. Ле­нина, что это неограниченная монархия... Но подходит ли это опре­деление в данном случае? Мы думаем, нет. Возможно ли, например, установить на его базе различие между абсолютной монархией и во­сточным деспотизмом? И что сказать по поводу прав человека, ска­жем, при Иване Грозном?... Доказывать, что Иван был ограничен­ным монархом, значит ставить под удар свою научную репутацию. Признать же его абсолютистским монархом... и того хуже».⁸

Почему хуже? Потому, оказывается, что это означало бы «ском­прометировать идею равновесия». Какого равновесия? Проблема в том, что наряду с высказыванием Ленина, отрицающим специфи­ку абсолютизма, есть ведь еще и высказывание классика № 2, эту специфику как раз утверждающее. Энгельс объясняет, что абсолю­тизм — это когда «борющиеся классы достигаюттакого равновесия сил, что государственная власть на время получает известную само­стоятельность по отношению к обоим классам как кажущаяся по­средница между ними. Такова абсолютная монархия XVII—XVI11 ве­ков, которая держит в равновесии дворянство и буржуазию друг против друга».⁹