Россия и Европа. Том 2

Начнем с того, что каждый, кому случилось хоть бегло просмот­реть статью Шевырева, тотчас увидит, что нет в ней ни одной фальши­вой ноты. Человек действительно напуган: статья пронизана искрен­ним ужасом перед «трупным ядом», которым якобы готова заразить Россию издыхающая Европа. И никаким «наружным рабством» объяс­нить столь интимное чувство нельзя. И тем более нельзя объяснить им тот неподдельный восторг, с которым, как мы еще увидим, встретило статью петербургское общество. Короче, совершенно в этом эпизоде очевидно, что антипетровский переворот Николая не прошел даром даже для серьезных, просвещенных умов (Шевырев был профессо­ром Московского университета). В обществе стремительно распро­странялось новое, московитское, если хотите, мироощущение.

Зародилось оно, собственно, еще во времена наполеоновской гегемонии в Европе. И тогда уже, как мы видели, готово было русское общество рассматривать конфронтацию с Наполеоном как религиоз­ную войну с безбожной Европой. Нов царствование Александра, ког­да власть и слышать об этом не хотела, у московитского мироощуще­ния не было никаких шансов оформиться в самостоятельную антиев­ропейскую идеологию. Другое дело при Николае, когда сама власть резко изменила культурно-политическую ориентацию страны, зафик­сировав это изменение в доктрине Официальной Народности.

Знаменитое стихотворение Николая Языкова «К не нашим» очень точно отражает эту метаморфозу. Впервые в послепетров­ской России, почувствовав под ногами твердую, государственную почву, московитское мироощущение заматерело, если можно так выразиться, стало агрессивным. Оно теперь жаждало крови тех, с кем связывал Герцен «внутреннее освобождение». Отныне эти лю­ди представлялись предателями Святой Руси и, совсем как в XVII ве­ке, «богомерзкими» еретиками.

О вы, которые хотите Преобразить, испортить нас И обнемечить Русь, внемлите

Простосердечный мой возглас! Вы, люд заносчивый и дерзкий, Вы, опрометчивый оплот Ученья школы богомерзкой, Вы все — не русский вы народ. ...Русская земля От вас не примет просвещенья, Вы страшны ей. Вы влюблены В свои предательские мненья И святотатственные сны. ...Умолкнет ваша злость пустая, \ Замрет проклятый ваш язык!

Крепка, надежна Русь святая И Русский Бог еще велик!

Любопытно, что автор, перепечатавший эти стихи в «Русском обозре­нии» полвека спустя, уже при Александре III, сопроводил их таким комментарием: «Западничество как вероучение не может более у нас существовать... Ему давным-давно пропета отходная и царство­вание императора Александра III сделало навсегда невозможным его возрождение».¹²⁵

И опять-таки нету нас никаких оснований сомневаться в абсо­лютной искренности Языкова. Это вам не какой-нибудь Булгарин, промышлявший в тогдашней «биржевой литературе». Так же непод­дельно, как напугало Шевырева «тлетворное дыхание» Европы, не­навидел Языков эту, по сегодняшнему выражению, «пятую колон­ну» Запада в новой Московии. И снова был это крик души, лишь кос­венно связанный с «наружным рабством».