Но маневр не удался. Оказалось, что преемников на мякине не проведешь. Не называя Погодина, Н.Я.Данилевский отвергнет его план на корню. Отвергнет потому, что польская культура, по его мнению, изначально искалечена, искажена. «Искажение это заключается в так называемой польской интеллигенции и именно в трех сторонах её: католически-ксендзовской, аристократически-шляхетской и демократически-революционной. Подводя общий итог этим трем сторонам польской интеллигенции, мы увидим, что он заключается в коренном извращении, обезображении польско-славянской натуры чуждыми ей европейскими влияниями — подражательным европейничаньем».60
Этот, если угодно, первородный грех тяготеет над Польшей и, покуда не избавим мы её от «так называемой интеллигенции», неизбежно станет она мутить воду на наших границах. И если даже мы «допустим... что мечты поляков сбудутся, что им удастся образовать, в тех или других размерах, независимое государство», оно все равно «сделается несомненно центром революционных интриг... преимущественно направленных на западные губернии России. Очевидно, что России нельзя будет этого терпеть, что при первой возможности она должна будет стараться уничтожить вредное для неё гнездо».61И потому только «очищенной положительным русским влиянием от приставших к ней зловредных, искажающих её примесей» окажется Польша «дружественным товарищем и пособником русскому народу в великом общеславянском деле».62
Иначе говоря,Там же, с. 127. *
Там же, с. 131.
Там же, с. 331.
прежде, чем даже подумать о том, чтобы отпустить Польшу на волю, на России лежит обязанность «очистить» её от традиционной культуры и веры. Или, как без обиняков скажет И.С. Аксаков, поляки должны перестать быть «верными прихвостнями Западной Европы и латинства».63
Чтобы понять связь между «латинством» и революцией, вспом- ' ним утверждение Тютчева в письме к Г уставу Колбу, что революция, собственно, из католицизма и происходит. Другое дело, верно ли это. Но, так или иначе, православные фундаменталисты всегда 6ы- " ли в этом убеждены. И поскольку предварительным условием освобождения Польши ставили преемники Погодина её «очищение» от тысячелетней культуры и веры, то понятно, что преследовали они опять-таки химеру — еще в большей степени, чем сам родоначальник будущей Национальной идеи.
Национальная идея
о Данилевском Я понимаю, что чита
тель теперь снова вправе спросить меня, как мог-
ло это собрание химер, основанное на недоразумениях, на сверхдержавных амбициях и, повторим Милюкова, на «темном национализме», стать Национальной идеей постниколаевской России. Если спросит, я снова отвечу: не стало бы, когда бы не работала
*
над этим целая когорта серьезных, рафинированных и талантливых преемников Погодина, не посчитавшихся даже с его собственным замечанием (в позднейшем приложении к Записке о Польше: «мысль о Славянском союзе отнеслась [ныне] в область мифологии»).6
*Нет, преемники не сочли его Славянскую идею мифологией, ибо увидели в ней единственное средство вернуть России утраченный сверхдержавный статус. И устами самого выдающегося из них · Н.Я. Данилевского провозгласили, что «Россия не иначе может занять достойное себя и славянства место в истории, как став главою
особой, самостоятельной системы государств и служа противовесом Европе во всей её общности и целостности».65
Я подробно говорил об этом в панорамном обзоре эволюции русского национализма постниколаевской эпохи в заключительной книге трилогии. Читатель найдет там даже очерки идей и прогнозов таких прославленных его представителей, как Федор Достоевский и Константин Леонтьев.