Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну

Ещё до обмена Извольского и сэра Артура подписями, с 3 по 6 августа 1907 года, прошло первое после Бьорке свидание Вильгельма и Николая II — на этот раз в Свинемюнде. Атмосфера его была тоже «морской», то есть ненадежной. Извольский, сопровождавший царя, пытался подсунуть немцам гак называемый Балтийский протокол с пунктом об «устранении Англии с Балтики». Чудны дела Твои, Господи! Но дела Сатаны — ещё чуднее… Англофил Извольский вдруг выказывал (перед немцами) явную враждебность к Англии. С чего бы это? Немцы (в Свинемюнде с кайзером был фон Бюлов) рассудили верно: Извольский хочет их спровоцировать, а потом показать «недружественный» текст с немецкой подписью англичанам. В итоге Берлин принял проект Протокола, вычеркнув из него все антианглийское. Но в любом случае Протокол заранее оказывался пустой бумажкой, потому что подлинно деловой дух уходил из российско-германских отношений как таковых…

В Боснийском кризисе 1908–1909 годов, к которому успел приложить слабеющую, но указывающую в нужном направлении руку фон Гольштейн, Россию вновь прочно и ловко при стегнули к проблемам балканских славян. Затем произошла ещё одна проба сил — в Марокко.

* * *

В 1911 году с прибытия германской канонерской лодки «Пантера» в марокканский порт Агадир начался франко-германский Агадирский кризис, где «Золотой Интернационал» попробовал Тройственное согласие на крепость.

Прыжку «Пантеры» предшествовала оккупация французами марокканской столицы Феца. В Марокко у Германии (особенно у монополии «Братья Маннесман») были серьезные вложения капитала. И Германия потребовала компенсаций. Франция пригрозила войной, к чему ее вначале активно подталкивала Англия.

Показательно, что французский социалист Жан Жорес в те времена вел активную пропаганду против правительства, заявляя, что рисковать из-за Марокко неисчислимыми жертвами войны с Германией — бессмысленное преступление. Элита Франции считала иначе, но повод для войны был действительно мелковат.

Кончилось тем, что в испанском городе Алхесирасе прошла международная конференция, где «пантерным» идеям Германии серьёзно прищемили хвост. Россия в конференции участвовала, но плелась позади англо-французской Антанты.

Для «Золотого Интернационала» это было тогда хотя и опасной — на грани взрыва — но опять-таки лишь пробной игрой. Перед тем как «заваривать» всеобщую свару, нужно было многое опробовать и оценить, в том числе и готовность России идти против собственных интересов. Империя Рома нова уже завязла в паутине виттевских внешних долгов, как неосторожная муха, но тут даже она начала дергаться и просить у Франции пойти с немцами на мировую. Уж очень опасным для царя было бы ввязывание в войну из-за чужой колониальной распри.

И комбинация «Фец — Агадир» как проверочная полностью удалась. После нее стало ясно, что для вовлечения в вой ну России нужно искать другой повод.

А о том, насколько Франции важно было удержать русский фактор в своих руках, говорит такая деталь. Хотя Россия оказала французам на Алхесирасской конференции по Марокко лишь вялую поддержку, в поощрение она получила в апреле 1906 года новый заем в 2 миллиарда 200 миллионов франков (843 миллиона рублей), спасавший царизм, расшатанный первой русской революцией, от финансового краха…

Прыжок «Пантеры» оказался полезен и тем, что помог лучше понять резервы англо-германского согласия. Реально они были невелики — во время Агадирского кризиса Англия в конце концов заявила, что выступит на стороне Франции. Британский министр иностранных дел Эдуард Грей (о котором мы еще поговорим подробно) оценивал ситуацию так: «В случае войны между Германией и Францией Англия должна была бы принять в ней участие. Если бы в эту войну была втянута Россия, Австрия была бы тоже втянута. Следовательно, это было бы не дуэлью между Францией и Германией, а европейской войной».

Тем, кто стоял за Греем, европейская война, в которой Германия и Россия, Германия и Англия сражались бы друг против друга, была необходима. Однако начинать ее в 1912 году было бы для международного капитала неразумно. Хотя после Фашодского кризиса прошло уже немало лет, вооружение еще не было подкоплено в достатке, да и «колониальный» повод к европейской войне выглядел в глазах народов совсем уж сомни тельным.

Поэтому, вмешавшись в ситуацию на стороне Франции в чисто политической, а не военной фазе Агадирского кризиса, Англия страсти до поры утихомирила.

Тем не менее Англия, хотя и входила в Антанту, имела собственные силы, способные всерьез договориться с Германией, если бы кайзер пошел, например, на снижение темпов морских вооружений. Такой шаг со стороны Германии был бы расценен в Англии как явно миролюбивый… Но сделать его мешали немцам… сами же англичане. А точнее — те английские «подданные», подданной которых все более становилась сама Англия.