Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну

Наступил 1917 год. В горах и на равнинах Турции ветры и дожди выбелили черепа то ли миллиона, то ли даже полутора миллионов турецких армян, вырезанных весной 1915 года. А сэр Эдуард Грей и «демократическая» Европа уже успели пере парить шутку Талаат-паши: «Армянского вопроса более не существует, так как армян более не существует». И переварить ее Антанте было не так уж и сложно, потому что с исчезновением с турецкой деловой «арены» армянских финансистов и дельцов их место занял не турецкий, не немецкий, а англо-французский капитал.

Во французской армии распространяли листовки: «Нас ведут на убой»…

В русской армии были введены телесные наказания солдат, и теперь смысл войны разъясняли русскому мужику розгами. Но царизм тщетно пытался вбивать «патриотизм» через, пар дон, солдатские зады, потому что в головах фронтовиков-окопников бродило иное: «Зачем? Для кого? Не пора ли кончать?»…

Из-за границы, несмотря на крайне ограниченный тоннаж судов, везли в Россию не станки для заводов, а колючую проволоку, которую без особого труда можно было делать и у нас.

А были бы станки — не было бы нужды оплачивать русским золотом работу чужих (заокеанских в том числе) станков.

К 1917 году снабжение армии все же кое-как наладили. Но к этому времени был выбит не только кадровый состав офицерства и солдатской массы, а и сам «кураж» войны. Запал первых лет прошел. Армия, все более превращаясь в народное ополчение и по духу, и по уровню подготовки, вдруг осознала: «Это надо не нам, а богатеям».

12 декабря 1916 года Борис Пастернак писал родителям: «Пробегая газеты, я часто содрогаюсь при мысли о том контрасте и той пропасти, которая разверзается между дешевой политикой дня и тем, что при дверях»…

А «при дверях» 1917 года уже стояли великие потрясения.

Штаты (и, к слову, Япония), пользуясь тем, что европейские колониальные державы дубасят друг друга, укрепляли свое присутствие по всему миру.

А вот Францию и Германию война обобрала донельзя. Англия тоже была на грани срыва в революцию. 24 апреля 1916 года в Дублине началось восстание ирландцев, подавленное Лондоном зверски: артиллерия смела огнём пол-города, сдавшихся расстреливали без следствия и суда сотнями. Выступление в Ирландии было более националистическим, чем классовым. Однако внутриполитическую ситуацию оно революционизировало серьёзно.

* * *

Впрочем, кое для кого всё шло, как по нотам (музыкальным и дипломатическим). Английский флот установил прочную «голодную блокаду» Германии, и единственным мало-мальски равноценным ответом для немцев была неограниченная подводная война, прерывающая морское снабжение уже Англии.

Препятствием для немцев могла стать только позиция официально нейтральных Соединенных Штатов. Германский посол в Вашингтоне граф Бернсторф предупреждал, что объявление беспощадной подводной войны автоматически вовлекает США в мировой конфликт.

Берлин верил и не верил. Ведь, избрав выдвигавшего «пацифистскую» программу Вильсона президентом, рядовой американец показал, что воевать он не склонен. Учитывал Берлин и то, что в Америке жили миллионы граждан немецкого происхождения, связи с Фатерляндом не оборвавшие.

Помнил вроде бы об этом и Вильсон. И официальная реакция США на германские планы неограниченной подводной войны отсутствовала.

С другой стороны, к 1917 году Германия получила кредитов от «нейтральных» Штатов на 20 миллионов долларов, а страны Антанты — на 2 миллиарда, то есть в сто раз больше! Такой «нейтралитет» не мог не настораживать…

Одного этого соотношения кредитов — 1: 100 в пользу Антанты — было достаточно для обоснованного недоверия Германии к Америке. Немцы уже однажды разумно отвергли лукавое американское предложение о «посредничестве», и в этот раз тоже надо было крепко подумать, прежде чем идти на та кую решительную меру, как эскалация подводной войны, косвенно затрагивающая и США…

И тут… 6 января 1917 года Ассоциация торговли и промышленности в Берлине устраивает обед в честь посла Соединенных Штатов Джемса Джерарда. Звучат речи о традиционной дружбе Америки и Германии, приветствуют друг друга Джерард и статс-секретарь Циммерман, лобызаются штатовские атташе и германские министры. А посол — сама любезность и благодушие…

Жест (безусловно — заранее взаимно согласованный, по тому что такие «обеды» экспромтом не даются) был задуман широко и с очевидным намеком. Все знали, что Джерард — лишь передатчик воли и настроений Вильсона. Далеко не все, по те, кому нужно, знали и то, насколько капитал США уже внедрился в Германию. Поэтому «банкет Джеральда» был расценен германским общественным мнением однозначно: Штаты дают понять, что в войну с рейхом они не ввяжутся.

31 января 1917 года. Циммерман в здании германского Аусамта (МИДа) вручил недавнему собутыльнику ноту, извещавшую о начале Германией с 1 февраля неограниченной подвод ной войны.

А 3 февраля Вильсон объявил в конгрессе о… разрыве дипломатических отношений с Германией.

Провокация Джерарда сработала, а Германия опять оказалась в положении стороны, инициирующей отрицательное развитие событий.