Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну

Затем Николая вынудили написать берлинскому кузену, что договор необходимо дополнить декларацией о неприменимости его в случае войны Германии с Францией, так как у России есть перед Францией обязательства. Германский император в телеграмме от 29 сентября 1905 года резонно ответил царю, что «обязательства России по отношению к Франции могут иметь значение лишь постольку, поскольку она (Франция) своим поведением заслуживает их выполнения». Не по могло и это.

Вильгельм, когда ему сообщили о явном отказе России от подписи «самодержца всероссийского», был в шоке. Кайзер, правда, и тут ещё пытался отговорить Николая от отступления от бьоркского курса, писал ему: «Что подписано, то подписано», но царь органически не был способен на решительные и самостоятельные действия.

Он уступил Витте.

Хотя лишь в 1907 году — в ответ на попытки немцев при знать договор «молчаливо существующим» — Петербург ответил, что договор не только рассматривается как несуществующий, но и никоим образом не может быть возобновлен. В том же 1907 году Россию присоединили к Антанте.

* * *

Академик Тарле написал о Витте целую книгу, в которой факт Бьоркского договора представил лишь как неловкую, фантазийную интригу-авантюру Вильгельма. Заканчивая рассказ о конце Бьоркского эпизода, Евгений Викторович с забавным пафосом констатировал: «Вильгельм снова убедился, как и в 1892–1894 годах, что С ВИТТЕ ЕМУ НЕ СПРАВИТЬСЯ. Не императору Вильгельму с Эйленбургом и Бюловым было и браться за эту замысловатую задачу — обмануть графа Витте, когда это никогда не удавалось дружной и коллектив ной умственной работе самых испытанных банкирских синдикатов и концернов, самых закаленных в боях, самых могущественных мировых бирж».

Забавно здесь не только то, что обычно ироничному Тарле напрочь отказало чувство меры, и он изобразил сомнительную намного более, чем незаурядную, личность «портсмутского» графа в виде этакого суперфинансиста, суперстоика и супертитана, единолично побивающего всю мировую биржу.

Ещё более забавно, что Тарле не ошибался — хотя и иначе, чем думал. Мировой бирже действительно никогда не удава лось «обмануть графа Витте» по той простой причине, что она им всегда управляла!

Одному из тех, кто был к этому причастен — директору Парижско-Нидерландского банка Нейцлину, — о реноме Витте заботы было мало. И как мы сейчас это увидим, ему не было нужды приглаживать облик российского премьера.

Витте вернулся в Россию, уже охваченную революцией. Маньчжурская страда и Цусимская трагедия русских мужиков во имя дивидендов парижских рантье завершились. Теперь Россия впервые требовала от царизма уплатить по процентам с крови и пота, пролитых под Мукденом, в Цусимском проливе и под Порт-Артуром.

Отсрочить законный платеж буржуазно-помещичья империя уже не могла без «данайских даров» европейских банкиров.

Для определения условий нового займа в Петербург съехались представители банкирских групп Франции, Германии, Англии, Америки и Голландии. Как видим, этот «Интернационал» умел объединяться, невзирая на официальные межгосударственные отношения и без призывов Маркса и Энгельса.

16 октября, то есть через месяц с небольшим после их последней встречи, Витте увиделся с главой французской делегации Нейцлиным.

Нейцлин потом вспоминал, как Витте ТРИЖДЫ, ПОДЧЕРКИВАЯ КАЖДОЕ СЛОВО, повторил: «Скажите Рувье твердо и настоятельно, что ничто не произойдет в отношениях между Францией, Россией и Германией без ведома или за спиной французского правительства». А потом добавил: «ЕСТЬ ЕЩЕ ВЕЩИ, О КОТОРЫХ Я НЕ МОГУ ВАМ ГОВОРИТЬ, но скажите твердо Рувье, что он может положиться на слова, которые я поручаю вам передать».

Обычно так ведут себя не премьер-министры великой державы, а люди зависимые, несамостоятельные. Иными слова ми, люди, очень напоминающие агентов тех или иных сил. В самом деле, почему бы Витте свои слова, адресованные Рувье, передать не по «испорченному телефону» через Нейцлина, а через него же в запечатанном письме? ан нет, выходит, много было между Витте и Рувье (а не между Россией и Францией!) такого, что бумаге не доверяется.

Витте был лжив, лицемерен и склонен к актерству уже в силу обстоятельств своей карьеры с самих ранних ее этапов. И он был связан с банковским капиталом России, что автоматически означало — и с иностранным банковским капиталом, как патроном капитала «российского» (точнее — петербургского).

По мере роста влияния Витте росло влияние на Россию этого внешнего капитала. Было, пожалуй, справедливо и об ратное: укреплялся в России иностранный капитал, укреплялся и Витте.

С какой это делалось целью? Ответ можно найти, пожалуй, в письме графа В. Коковцова Николаю II от 19 января 1914 года: «Граф Витте вносит все новые и новые, не возникавшие в Государственной думе предложения, явно рассчитанные на одно — разрушить то, что стоит до сих пор твердо, — наши финансы».