Россия и Германия: вместе или порознь?

Честно посмотреть на новую Россию могли не только умный английский капиталист Гартель и борец против владычества Англии в Индии Неру, но и француз Альбер Марке, один из выдающихся художников XX века.

Его городские и морские пейзажи редко и мало населены людьми, но почти на каждом из них есть не праздный наблюдатель, а труженик и его работа. Для Марке труд — это необходимая часть природы, населенной человеком. Пожалуй, только один его младший современник Георгий Нисский из Советской России в полной мере обладал таким же умением наполнить пейзаж ощущением созидания даже без присутствия человека на полотне.

Марке объездил всю Европу, а в 1934 году приехал в СССР. Вот его маршрут: Ленинград, Москва, Харьков, Тбилиси, Батуми...

23 августа газета «Советское искусство» поместила его статью «Обновленная жизнь. Впечатления художника». Марке разбирался в политике так же слабо, как хорошо он разбирался в живописи. Но жизнь он видеть умел, и поэтому выделил главное в увиденном: «обновленная».

Потом он открыто восхищался удивительной страной, где деньги не играют никакой роли, и бескорыстием молодежи этой страны.

Георгию Нисскому было в 1934 году 30 лет. Сын фельдшера с белорусской узловой станции Новобелица, в 18 он был командирован в Москву на учебу во Вхутемас — Всероссийские художественно-театральные мастерские.

В старой России было два основных типа художника: признанный состоятельный и талантливый, признаваемый, однако неимущий. Нередки были, впрочем, и талантливые, неимущие и непризнанные.

Но разве мог любой из них представить себе жизнь молодого художника такой: «Мастерство волейбола постиг глубже, быстрее и совершеннее, чем мастерство живописи, и признаюсь, что часто писал урывками между состязаниями и матчами. Сетка и летящий мяч увлекали меня больше».

В спортивном зале он познакомился с Александром Дейнекой, который был на четыре года старше. Нисский писал: «Встретил и полюбил Дейнеку. Понятно почему. У меня были здоровые, быстрые ноги, крепкие бицепсы. Я был здоров и молод, во мне рос новый человек. А на его рисунках и полотнах я впервые увидел новую жизнь, обстановку и тех людей, с которыми я встречался на улице, в цехах, на спортивном поле».

Да, в новой России даже большой художественный талант иногда уступал спортивному азарту, а в старой России ни таланта, ни азарта не хватало даже «чистым» спортсменам. На Олимпийских играх в Стокгольме в 1912 году футбольная сборная России проиграла сборной Германии со счетом 0:16! Это расценивали как «спортивную Цусиму».

Так ведь и вся «царская» олимпийская сборная заняла тогда 15-е место из 18.

Всего через два десятка лет, в 1932 году, в спортивных клубах СССР занималось в 20 раз больше спортсменов, чем их было в Российской империи в год «футбольной Цусимы». От пятидесятитысячной «белой» клубной публики — к миллиону молодых рабочих парней и девчат.

А ведь это, не считая новых, привычных к солнцу и воде миллионов мальчишек и девчонок!

Нисский в 1932-м, после двухлетней службы в Красной Армии на Дальнем Востоке, пишет пейзаж «Осень. Семафоры».

Низкий горизонт, рыжая полоска земли с железнодорожными путями, стальные нити проводов с ласточками на них, чистое, просторное серое небо с легкими клочками белых облаков. Туда же, ввысь, рвутся клубы белого дыма паровоза, проносящегося под входными семафорами, на одном из которых красное, взлетевшее вверх «крыло» показывает: «Путь открыт».

Через год появилось «На путях», где фигурка девушки в белом платье с книгой в руке не теряется на фоне станционного путевого раздолья, а становится приметой жизни, возможной лишь теперь, здесь, в этой стране.

Нисский признавался: «У меня с семафором больше интимности, чем с березкой. Паровоз выразительнее и современнее, чем левитановская копна, около него наше сегодняшнее настроение».

Но это «сегодняшнее» у Нисского не давило природу, а вписывалось в нее.

Чуть позже, в 1937-м, в том самом году, когда московские троцкисты сидели на скамьях «московских процессов», а сам Троцкий публиковал в Лондоне и Нью-Йорке статьи о «мрачной сталинской тирании», друг Нисского Дейнека напишет свое лучшее, быть может, полотно «Севастополь. Будущие летчики».

То время дало много картин, точно выражающих время, но вряд ли можно найти другую, так принадлежащую и настоящему новой страны, и ее будущему. Простор моря и неба, гидросамолеты, солнце, три сидящие загорелые фигуры — взрослого и двух мальчишек, смотрящих вдаль... Туда, в завтра.

Уралец Порфирий Полосухин до службы на флоте работал в Свердловске. За шесть лет до того, как дейнековские будущие летчики уселись на севастопольской набережной понаблюдать за полетами, краснофлотец Полосухин следил вместе с товарищами с палубы крейсера, как над той же бухтой от набравшего высоту гидроплана отделяется черная точка. Знаменитый парашютист Леонид Минов впервые в истории прыгнул над Черным морем.