Россия и Япония: стравить!

Безусловно, царизм был виновен по всем статьям, а сама августейшая фамилия вела себя до преступного легкомысленно. Накануне войны великий князь Николай Николаевич в ответ на льстивое пожелание, чтобы он был назначен главнокомандующим против японцев, пренебрежительно (выражение очевидца генерала Епанчина) заявил, что у него нет охоты сражаться с «этими япошками».

Тем не менее ответственность Витте и его роль особенно велики. Именно Витте своими практическими провокационными действиями, а не блудливыми «миролюбивыми» речами подло подводил к японской войне этих великих титулами и мелких умом и душой князей. Ведь все серьезные дальневосточные «боли» России начались после аренды у Китая Порт-Артура в Южной Маньчжурии.

Как мы знаем, аренда Порт-Артура стала возможной в результате объединенного заступничества за Китай России, Германии и Франции после подписания прелиминарных (предварительных) условий Симоносекского договора по окончании китайско-японской войны.

Но какая из трех держав выступила инициатором этого заступничества?

Обычно считается, что это была Россия. И действительно, роль России была тут внешне ведущей — демонстрация силы в Чифу была проведена преимущественно русской тихоокеанской эскадрой, к которой присоединилось несколько французских и германских судов.

А кто был инициатором организации давления на Японию персонально?

Почти все — даже академические — источники указывают на министра иностранных дел России князя Лобанова-Ростовского. Но он лишь председательствовал на определившем линию России «особом совещании» с участием морского министра Чихачева, военного министра Ванновского и...

И еще одного министра, о котором я пока умолчу.

После победы Японии над Китаем дальневосточный вопрос занимал тогда многих в мире, и в России в том числе. Но сути его в России не понимали как раз те, кто понимать ее был просто обязан. 15 февраля 1895 года — еще до подписания Симоносекских прелиминариев — посланник в Японии гофмейстер Михаил Александрович Хитрово телеграфировал из Токио: «Имел долгий интересный разговор с министром иностранных дел... Муцу вновь подтвердил мне... что Япония отнюдь не желает требовать чего-либо, что могло бы быть противным интересам или видам России, и с этой целью он не замедлит вступить с нами в откровенный обмен мыслями для предупреждения всяких недоразумений».

Конечно, искусство дипломатии — это в немалой мере искусство искренне лгать. И излияния Муцу надо было анализировать с учетом этой особенности самых «доверительных» дипломатических бесед... Тем не менее телеграмма Хитрово стоила того, чтобы над ней в российском МИДе задумались всерьез.

Но — не задумались...

Князь Лобанов-Ростовский был в 1895 году человеком весьма престарелым, зато министром — молодым... И хотя волосы его поседели как раз на дипломатической службе, не был князь державной головой, хотя и слепо веровал в свою непогрешимость (как раз такими «деятелями» манипулировать проще всего).

В Симоносеки шли переговоры, время сжималось, но по поведению МИДа России, его главы и шефа сей главы (то есть — царя) это не чувствовалось.

Лишь через два месяца после токийской беседы Хитрово и Муцу Владимир Николаевич Ламздорф (тогда — директор канцелярии МИДа) меланхолически отметил в дневнике: «Я не думаю, что нам было выгодно чересчур поддерживать Японию, однако и навязывать ей сейчас свою волю— дело очень деликатное. Было бы правильно высказать ясно и четко свое мнение в Токио еще до заключения мира и до нашего обращения к Франции и Германии. В конечном счете телеграмма Хитрово... нам давала прекрасную возможность сделать это, не нарушая наилучших отношений с Японией» .

В действительности Россия не стала убеждать Японию «деликатно», с глазу на глаз. А начала вырывать из горла Японии уже почти заглотанную ею добычу. Могло ли это не нарушить наших «наилучших отношений с Японией», если такие возможные отношения такой русской инициативой просто-таки торпедировались?

В Японии были озлоблены и «верхи», и народ...