94 Раздражающе монотонное причисление к понятию «восточный враг» все новых и новых этноконфессиональных групп имело, однако, «эффект бумеранга» с точки зрения стратегическо-психологической. Ведь это понятие представало как подлинный континуум, в качестве такового неисчерпываемого любыми актуальными множествами элементов. Тем самым слову «Восток» придавались пугающе иррационалистические обертоны: он рассматривался лишь как стабильный генератор непрерывных и бесчисленноликих антагонистических христианско-европейским культурам образований. Более того. Увековечивание взгляда на бесконечность и неисчерпаемость Востока именно как родины Вечного Зла – и, значит, как на каузально закрытую систему – конструировало радикально несовместимую с оптимистическо-унитарной установкой официальной христианской доктрины плюралистическую концепцию реальности, поскольку обосновывалось существование нередуцируемых (до «христианской мерки») уровней человеческого сознания и деятельности.
95 Эти эвристические процедуры были в значительной степени прообразом процесса «концептуального перемещения» (см. подробно:
96 Он рисуется так: «трею сажень высота его, а дву сажень – ширина его, межу плеч у него сажень мужа добраго, а глава его, аки пивный котел, а межу ушей у него стрела мерная, а межу очи у него аки питии чары» и т. д. (Повести о Мамаевом побоище. С. 297). Любопытно, что это описание мусульманина взято из эпического изображения немусульманского Идолища Поганого (Там же. С. 301).
97 Там же. С. 298, 297.
98 И летопись о Куликовской битве с благодарностью вспоминает о князе Владимире, который ввел на Руси православие, «изведе нас от страстей еллиньских» (Повести о Мамаевом побоище. С. 45).
99 Там же. С. 52.
100 Там же. С. 175.
101 Там же. С. 54.
102 Там же. С 65, 67–68.
103
104 Там же. С. 11.
105 Там же. С. 13.
106 Там же. С. 15.
107 См.:
108 См. подробно:
109 Все монархи с большим или меньшим успехом играли различные роли, но у некоторых из них семиотичность поведения была максимальной. Иван Грозный лишь положил начало этой традиции в истории русского самодержавия. Достойным преемником его в любви к театрализации и ритуализации был Александр I. Он также «не только не чуждался игры и перевоплощений, но, напротив, любил менять маски, иногда извлекая из своего умения разыгрывать разнообразные роли практические выгоды, а иногда предаваясь чистому артистизму смены обличий, видимо, наслаждаясь тем, что вводит в заблуждение собеседников, принимавших игру за реальность»
11 °Cм. подробно:
111 Там же. С. 5, 88.