Южноафриканская пропаганда, наоборот, оказалась весьма влиятельной именно среди «своих» – в среде белого населения, прежде всего африканеров. Результаты опросов общественного мнения, проводившихся в 1982–1988 гг. показали стабильную картину: на вопрос «Считаете ли вы, что правительство преувеличивает опасность коммунистической угрозы?» около 80 % этой группы населения из года в год отвечали отрицательно. В тех случаях, когда опросы дифференцировались по социальным группам белого населения, оказалось, что наиболее высок процент несогласных с этим положением среди политиков и чиновников – (до 94 %); наименее высок – среди ученых (35,8 %) и сотрудников СМИ (49,3 %) [313] .
Во время наших первых поездок в ЮАР именно белые южноафриканцы, казалось бы лучше образованные, чем их черные собратья, зачастую задавали нам вопросы, которые ни американцы, ни европейцы в то время уже не задали бы: разрешают ли вам самим выбирать профессию? А жениться по собственному выбору? А разве у вас не отбирают детей, чтобы воспитывать их коллективно в детских садах? Почему вы занимаетесь Африкой – вы работаете в КГБ?
Одним из самых неожиданных результатов воздействия южноафриканской пропаганды на белых южноафриканцев, прежде всего африканеров, было для нас широкое распространение среди них антизападных, чаще всего антиамериканских, настроений. Неудачное выступление в роли антикоммунистического «бастиона» отбило у многих африканеров интерес к участию в глобальной политике и вернуло их к традиционному со времен англо-бурской войны антиимпериализму и изоляционизму.
А вот на черных южноафриканцев антисоветская пропаганда производила прямо противоположное действие. Если правительство утверждает, что в СССР все плохо, то в действительности там все должно быть замечательно. Во время своей первой поездки в ЮАР в декабре 1989 г. мы услышали от чернокожих южноафриканцев, не бывавших в СССР (те, кто там учился и жил, – статья особая), что «в России на железнодорожных станциях раздают бесплатно фрукты». Объяснения, почему именно на станциях и почему именно фрукты, мы не добились.
Что до жилья, то нестыковка была и тут. Во время той поездки авторы провели сутки в африканской семье в тауншипе. Семья была отнюдь не бедная: хороший дом с двумя спальнями, столовой, ванной и гаражом. Правда, в гараже спали дети, а в ванной не было горячей воды. На вопрос, в каких условиях живут авторы, они честно ответили, что семьи у них небольшие, но условия точно такие же – у каждого на семью трехкомнатная квартира с одной ванной и с горячей водой, но без гаража. И добавили, что для ситуации с жильем в СССР это совсем неплохо. Хозяева нам откровенно не поверили: ведь в СССР все должны были жить гораздо лучше, чем в ЮАР – даже лучше, чем белые, не говоря уже о черных.
Правительственную пропаганду среди черного населения, и без того, как мы видели, не слишком умелую, подрывала к тому же пропаганда АНК. Она оказалась весьма действенной и на международном фронте, и на внутреннем. Кажется, единственным ее просчетом была работа среди советского населения, вернее, отсутствие таковой. Она считалась излишней, ненужной, ведь поддержка СССР была обеспечена АНК и без нее. Вести ее было бы сложно, и к тому же руководство АНК, очевидно, полагалось в этом на своих советских коллег.
Все это означало, что воздействие пропаганды в обеих странах на разные группы населения зависело от того, насколько легитимным считала каждая из них свое правительство и его идеологию. Большинство южноафриканских белых в той или иной степени верили и в «красную опасность», и в «тотальное наступление». Большинство черного населения полагало, что если правительство хулит русских и боится их, то они должны быть источником чистой благодати. Советское население утрачивало доверие к официальной пропаганде с ростом недовольства своим уровнем жизни и неверия в способность и желание правительства исправить его.
Внешнеполитическое направление пропаганды ЮАР казалось безнадежным. Она точно так же шла здесь против течения, как советская пропаганда внутри страны. С 70-х годов прошлого века и идеология, и политика руководства ЮАР обрекали пропагандистскую работу на этом направлении на провал. Но было все же на внешнеполитической арене одно течение, апеллировавшее к правительству ЮАР, и именно благодаря его антисоветской позиции. Национальные организации представителей советских республик за рубежом (в СССР такие организации, конечно, существовать не могли) и те на Западе, кто пытался помочь советским политическим заключенным и узникам совести, нередко обращались к правительству ЮАР за поддержкой. Оно пыталось использовать такие обращения для антисоветской пропаганды, но, как правило, без большого успеха.