Сокращение легального вывоза способствовало распространению контрабанды. Как-то на русском берегу у стен Ивангорода были повешены трое рыбачивших на Нарове ливонцев, что привело в негодование крестьян и горожан на ливонской стороне. «В тот самый момент, — докладывал фогту Нарвы замещавший его на тот момент хаускомтур, — приблизился к валу один новгородский купец, у которого было 4 ласта соли, 18 пфеннигов и немного серебра, а крестьяне напали на русского и сразу же захотели изрубить его на мелкие кусочки. Я почувствовал опасность и запретил им это под страхом смерти. Отпустить его крестьяне не хотели и доставили в замок. Я забрал его у крестьян, чем и спас его шею»[836]
. В том же письме тема соляной торговли была продолжена: «…сюда прибыл один шкипер, который ездил на Неву с солью и прочим товаром из Ревеля» — эти слова хаускомтура Нарвы указывают на еще одно место продажи прибыльного товара — на Неве, вероятно, в каких-то торговых местечках, хорошо известных шкиперам ливонских кораблей.Из документа видно, что должностные лица Ливонского ордена реагировали на «необычную торговлю» спокойно и не препятствовали ей. Фогт Нарвы Штрик писал магистру: «Спустя некоторое время я тоже позволил другому русскому вывезти из города в Россию повозку с солью». И далее: «Поскольку крестьяне за валами снова схватили какого-то новгородского купца, прошу Вашу честь написать мне, что мне надлежит делать с ним и его добром, если крестьяне за валами не расправятся с ним, что я им, впрочем, запретил под страхом смерти»[837]
. Нападения ливонских крестьян на новгородских купцов, особенно тех, кто торговал контрабандно, были вызваны жестокими расправами с ливонскими рыбаками-браконьерами. Остановить браконьерство было трудно, поскольку до постройки на берегу Наровы Ивангорода ливонские и русские крестьяне, имевшие довольно неопределенное представление о границе, рыбачили относительно свободно на реке. Власти новой русской крепости жестокими мерами пытались пресекать подобную практику. Орденское руководство также наказывало за браконьерство, но гораздо мягче, что казалось ливонским крестьянам несправедливым и порождало самосуд.Процветание незаконной торговли солью в Ливонии свидетельствовало о широком спросе на нее в Новгороде и других русских городах. Можно предположить, что велась она на основе «старины», т. е. без предварительного завешивания, на чем продолжали настаивать новгородские власти — в противном случае факты завешивания были бы отмечены в ганзейской переписке. О том, что русская сторона не собиралась уступать, когда речь шла о порядке соляной торговли, свидетельствуют документы конца 1497 — начала 1498 г. связанные с подготовкой к переговорам в Нарве. Городской совет Любека потребовал от сограждан, направлявшихся в Нарву, не отступать от старины при обсуждении порядка соляной торговли[838]
.Ганзейская деловая переписка сообщает о цветных металлах, которые через ливонские города ввозились «заморскими» ганзейцами в Новгород. Их импорт имел большое значение для развития новгородских ремесел[839]
. Современные исследователи выяснили, что только небольшая часть меди и олова поступала из русских пределов (с Камы)[840].Ливонские ландсгерры запретили вывоз металлов в Россию. Это произошло еще до закрытия Немецкого подворья, поскольку в письме 1495 г. говорится, что запрет действовал в Дерпте на протяжении длительного времени. Можно предположить, что его ввели в 1492 г., когда из-за строительства Ивангорода русско-ливонские отношения дали трещину. Граждане Дерпта указывали, что «русским не разрешается продавать медь (
Цветные металлы поступали в Россию в виде лома и готовых изделий. В декабре 1497 г. члены дерптского рата сообщили ревельским корреспондентам: «…мы в нашем городе запретили русским продавать медь, старую и новую, а также всякого рода металлическую посуду, свинец, порох, селитру, серу, клавант (