Россия и Ливония в конце XV века: Истоки конфликта

Благосклонность Ивана III в отношении Ганзы и Ливонии в конце 80-х — начале 90-х гг., вряд ли можно объяснить намерением великого князя расширять международные торговые связи Московского государства, поскольку как у него самого, так и у его ближайших преемников на престол отсутствовал вкус к экономике, который породил все формы европейского протекционизма ХVІ–ХVІІ вв. Причин этой необычной расположенности можно назвать много.

Во-первых, Ливонию в Московском государстве называли «Немецкой землей», а ливонцев-«немцами», «поддержавниками» императора (заявление о том Поппеля в 1489 г. в окружении Ивана III возражений не вызвало). Уже по этой причине в отношении их великому князю следовало проявлять внимание и «бережение», во всяком случае до тех пор, пока сохранялась надежда на получение дивидендов от тесного общения с Габсбургами.

Во-вторых, русско-ганзейская торговля, ключевые позиции в которой принадлежали ливонским городам, в значительной мере обеспечивала Московское государство многими стратегическими товарами. Готовясь к вооруженному противостоянию Ягеллонам, Ивану III нужны были если не дружеские, то ровные отношения с Ливонией и Ганзой.

В-третьих, Ливонский орден под руководством магистра Иоганна Фрайтага фон Лорингхофена на рубеже 80-х и 90-х гг. XV в. уверенно «шел в кильватере габсбургской политики к длительному союзу с Москвой»[598]. Вооруженное противостояние Московскому государству в 1480–1481 гг. взывал к осмотрительности. Орден же мог оказаться полезен великому князю в борьбе с Ягеллонами.

В-четвертых, уже с 70-х гг. XV в., раньше других, Ливония и Ганзейский союз, стараясь расположить к себе Ивана III и его сына-соправителя Ивана Молодого, признавали их «царями» и «великими государями»[599].

Наконец, по коридору Новгород — Нарва — Ревель — Любек в Европу и обратно следовали русские и имперские послы, избегавшие опасных маршрутов через подвластные Ягеллонам Польшу, Литву и Пруссию. По ливонским и ганзейским документам посольствам была предоставлена «зеленая улица». Руководство Ганзы, Любек, рассчитывая на благосклонность великого князя, принимало меры, чтобы дорога послов была безопасной и комфортной[600].

Задачи, которые стояли перед Иваном III, вынуждали его вести себя лояльно по отношению к Ганзе, Ливонии и Ливонскому ордену. Поздней осенью 1490 г. между орденом и новгородскими наместниками возобновились переговоры о продлении мира[601], который в связи с местом Ливонского ордена и его магистров в Ливонии, можно считать полноценным межгосударственным договором. После завершения Русско-ливонской войны 1480–1481 гг. условия русско-ливонских перемирий 1481, 1483, 1487, 1489 гг. орденом в целом соблюдались. Русские летописи не упоминают о нападениях «немцев Вифлянской земли» в эти годы на русские земли.

Магистру Иоганну Фрайтагу очень хотелось поскорее, до истечения срока перемирия, то есть до начала октября 1491 г. обеспечить Ливонию гарантией внешнего мира, поскольку орден все еще воевал с Ригой, а подвластная ему страна находилась в состоянии разрухи. В начале 1491 г. он направил к Ивану III посольство во главе с вассалом ордена Симоном фон дер Борхом («Семионом Варковым»), которое 15 февраля 1491 г. прибыло в Москву[602]. Великий князь оказался настроен милостиво и пообещал послам продлить мирный договор с Ливонией. Будущий магистр, а тогда ландмаршал ордена Вольтер фон Плеттенберг в письме верховному магистру Тифену расположение великого князя объяснял угрозой очередного татарского нашествия. По словам ландмаршала, татары нанесли Ивану III такое поражение, что он «чуть было не пустился в бегство» («halff upp de vlucht gesath hadde»)[603]. Г. Козак сомневался в достоверности иформации[604]. Казань уже покорилась великому князю, Золотая Орда не оправилась от поражения, которое годом ранее она потерпела от крымского хана. Татарские царевичи на московской службе хотя временами и своевольничали, но весной 1491 г. вместе с московскими полками готовились выступить в поход против Золотой Орды. Правильнее связать расположение Ивана III с переговорами с Максимилианом Габсбургом, достигшими кульминациии как раз тогда, когда посольство Симона фон дер Борха находилось в Москве.