Россия и мессианизм. К «русской идее» Н. А. Бердяева

Известная революционерка Вера Фигнер, принадлежавшая к «террористической» организации «Народная воля», описывает в своих воспоминаниях, что во время ее многолетнего заключения в Шлиссельбургской крепости образы Аввакума и боярыни Морозовой, первых мучеников за «старую веру», всегда были у нее перед глазами: «Морозова, непоколебимо твердая и вместе такая трогательная в своей смерти от голода, говорит о борьбе за убеждения, о гонении и гибели стойких, верных себе»^{375}.

Максим Горький, объявленный в СССР «пролетарским писателем», в автобиографической повести «В людях» рассказывает о том глубоком впечатлении, которое произвел на него в молодости странник, принадлежавший к секте бегунов: «Вот в чем спасение: оставь отца, мать, оставь все..!» В «Лете» Горький развивал и в некотором отношении даже радикализировал идеи бегунов об Антихристе: «Миром правит сатана… Бог же низринут с небес… и распят. И не черти… были изгнаны с небес, а люди из рая дьяволами, вкупе с господом, он же, земли коснувшись, умре!»^{376} В декабре 1917 года, сразу после большевистского переворота, Иванов-Разумник, проповедовавший «скифство» и симпатизировавший партии левых эсеров, в то время заключившей союз с большевиками, отвечал на обвинения противников советского строя, апеллируя к наследию старообрядчества. «…Тысячи пастырей прославляли… царскую власть, — напоминал он. — Где среди них люди твердо решившие не изменить правде своей?., я не слышу… гари срубной костров. Да… не было (их) мученичества за правду свою… А где же были в церковном православии вольные бесстрашные костры за последние двести лет? Были они вне церкви… не во имя церкви, а с проклятием церкви, не во имя царя, а против царя. Сжигали себя… ибо не принимали они власти „Зверя“… петровского самодержавия… Церковь гонительница… двести лет… была в союзе с „Зверем“. Сколько было мучеников вне церкви в борьбе за народ против „Зверя“! Мученичество же — всегда побеждает…»^{377}.

В этой связи Иванов-Разумник утверждал, что старообрядцы, будучи настоящими, прирожденными эсхатологами, были бы на стороне Советов (в отличие от Бердяева и Мережковского — «салонных эсхатологов», симпатизировавших свергнутому временному правительству).

Идея союза между радикальной интеллигенцией и старообрядцами восходит, вероятно, к Дурнову (члену кружка петрашевцев, который перестал существовать в 1848 году), возможно, к декабристам, и вне всякого сомнения — к Герцену и всему лондонскому кружку эмигрантов. Герцен еще в 1851 году считал возможным то, что из раскольничьих скитов выйдет народное движение «национального и коммунистического характера», которое пойдет навстречу западническому революционному движению. Эта идея представляет собой органическую часть осуществленного Герценом синтеза, включившего славянофильство, с одной стороны, и революционное западничество, с другой.

Он напоминал в «Колоколе» «о… раскольниках… в клевету гонимых»: «Нет, ваша… церковь не выше их образованием… только ниже их жизнью. Их убогие… иноки делили все страдания народа, но не делили награбленной добычи. Не они помазывали миром петербургских царей, не они проповедовали покорность помещикам, не они кропили войска, благословляя на неправые победы; они не стояли в подлом унижении в передней бироновских немцев, они не совокупляли насильственным браком крепостных, они не загоняли в свою молельню розгой капитан-исправника, их пеших иерархов не награждали цари кавалериями!» Друг Герцена Михаил Бакунин видел в Расколе продолжение прерванной Петром I истории народной России: «…Отдав царю свою службу…, свою кровь…, народ унес свою душу, свою социальную веру в раскол»^{378}. Сотрудник Герцена В. Кельсиев начал в 1860 году публиковать собрание русских правительственных документов о старообрядцах, что должно было способствовать объединению усилий во имя революции. В предисловии Кельсиев писал, что в одном лишь существовании старообрядчества заключена великая гарантия будущего развития России^{379}.

Среди старообрядцев-поповцев в самой России выделялся Иван Шибаев, который в 1862 году высказал свою горячую веру в то, что грядущая в скором времени революция приведет к восстановлению старой веры. За это Шибаеву пришлось отсидеть два года. Другие молодые староверы, связанные с Кельсиевым, были публично осуждены своей иерархией. И все-таки два «раскольнических» издателя, Д. Е. Кожанчиков и К. Т. Соддатенков, вероятно, субсидировали Кельсиева^{380}.

С 1862 года выходило специальное приложение к «Колоколу», предназначенное для старообрядцев, — «Общее вече», основным автором которого был друг Герцена Н. П. Огарев^{381}. В первом номере Огарев писал, что революционную интеллигенцию и старообрядцев объединяет стремление создать царство правды на земле^{382}.