Форсированный этап реисламизации начался с разрушением СССР. Основная масса тех, кто стал называть себя мусульманами, имела лишь самые общие и не всегда верные представления о своей религии. Такая ситуация сохраняется в России до сегодняшнего дня. Несмотря на то что растет количество мечетей, мектебов и медресе, уровень исламской грамотности населения всё еще низок. Практически полная религиозная неграмотность населения, отсутствие представлений о различных толках и направлениях ислама, идеализированные и мифологизированные представления о нем способствовали появлению и численному росту реформаторски настроенных мусульманских лидеров, призывавших вернуться к «саф ислама» – «чистому исламу»31. Причем значительное количество его приверженцев появлялось в нашей стране в ходе целенаправленной прозелитической деятельности ваххабитов32 из-за рубежа.
Уже в 1989 г. сторонники «чистого ислама» смогли свергнуть муфтиев Средней Азии и Северного Кавказа. После возобновления дипломатических отношений с Саудовской Аравией в 1991 г. и случившегося в том же году распада СССР экспансия ваххабитов на постсоветское пространство приобрела лавинообразный характер. При этом особое внимание уделялось прозелитизму среди христиан, которым отводилась роль наиболее надежного и боеспособного звена первичных ячеек-джамаатов33.
Вместе с процессом реисламизации усилились внутренние религиозные разногласия в мусульманских общинах региона. В этих условиях соотношение между этническим началом и собственно исламом стало меняться. Так, многочисленные лидеры в своей деятельности стали утверждать различные идеологические постулаты и выдвигать политические цели. Каждая из конкурирующих групп, порывая с местными традициями, стала претендовать на то, чтобы сделать свое понимание ислама основным содержанием религиозно-политической идеологии.
Для иллюстрации роли и значения собственно религиозного основания как ментально-политического интегратора нации мы можем вспомнить так называемый «удельный» период Киевской Руси XII–XIV вв. Несмотря на политическую дезинтеграцию, идея единства Русской земли оставалась незыблемой. Тогда Русская православная церковь выступала в роли суперсубъекта, формировала не только онтологическую идентичность, но и национально-политическую субъектность, в первую очередь у удельных князей, боярства и нарождавшегося тогда служивого дворянства. Именно православие культивировало и укрепляло осознание национальной общности в среде полиэтнического конгломерата. Оно было хранителем единой исторической памяти у жителей всех княжеств, которые называли себя русскими, а свой язык русским. При всей своей раздробленности древнерусская территория составляла единую митрополию, управлявшуюся «митрополитом Киевским, который с 1160-х годов стал носить титул «митрополит всея Руси». Случаи нарушения церковного единства под воздействием политической борьбы периодически возникали, но носили кратковременный характер. Можно себе представить, что было бы с Россией, если бы в каждом удельном княжестве было свое понимание и толкование христианства, свои мазхабы и тарикаты.
Как мы видим, процесс формирования политико-психологической идентичности северокавказских народов в течение длительного времени развивался по своим, отличным от православного христианства законам. Он подвергался влиянию различного рода событийных факторов и воздействию этноконфликтных установок на фоне отсутствия единого толкования и понимания ислама. Почвой для кризиса идентичности мусульман Северного Кавказа могли стать следующие факторы.
Во-первых, это адаптивный и, по сути, бессубъектный процесс стихийной самоидентификации не только в отрыве от религиозных и культурно-исторических традиций мировой уммы, но и в неприятии гражданской российской идентичности.
Во-вторых, это мозаичная этнизация с акцентом на самообособление северокавказских народов, которое является антагонистом позитивной политической идентичности. И как следствие, и это в-третьих, – сужение социального, культурного и ментального пространства местных этносов до размеров отдельных общин34.
В заключение отметим, что традиционный ислам с его духовным и культурным потенциалом в условиях постсоветской России не смог сыграть консолидирующую роль для коренного населения Северного Кавказа. Он так и не стал источником позитивной политической субъектности и системным интегратором конструктивных социально-политических процессов в регионе. Осязаемой реальностью практически во всех республиках региона стали деруссификация и дероссиизация как проявление негативной идентичности.