Россия и мусульманский мир № 5 / 2016

В нем, как правило, есть старший или ответственный за поддержание сети, в том числе и за сбор денег. Фонд пополняется на регулярной основе и тратится по различным поводам не только в Москве, но и на нужды села, родины мигрантов. «Собираешь и отправляешь, чтобы дорогу открыть, чтобы машинам легче возить. Каждый человек должен отдавать по 1000 рублей [в год]. За месяц 80 с чем-то рублей. Деньги остаются в нашем общем фонде, который для несчастных случаев или на селе что-то надо. В нашем фонде денег еще мало. Например, у нас есть [в одном селе] самый богатый фонд, у них где-то 1,5 млн. Деньги не тратят, проценты возьмут, когда праздник». Подобная практика встречается и в сети другого мигранта из Киргизии: «У нас, если гражданство есть, много денег получают здесь, они посылают туда – строить мост, строить мечеть. Если там больной человек, ему помогают. Да, у нас бывает, у меня бывает, лишнее получается тоже».

Такая сетевая структура отношений, в частности, объясняет, каким образом киргизские мигранты оказались быстро и эффективно вовлечены, например, в деятельность российского представительства американской сетевой компании Amway23 . «Одна компания есть, там вообще мусульмане только. Слышали об Амвее? Там мой друг работает. Там много киргизов, поэтому я ходил туда. Каждый продает своему знакомому. Первый раз меня приглашали туда. Там арендовали большой зал. Выступали. Там почти тысяча киргизов было» (мужчина из Киргизии, 29 лет, мерчендайзер).

В большинстве случаев мигрантская сеть начинает формироваться еще в стране исхода. Поэтому неслучайно, что первым местом жительства мигрантов в столице становятся квартиры родственников, друзей, в некоторых случаях земляков, а затем (уже в Москве) происходит расширение и рост сети. «Через одного знакомого познакомились. Познакомились, пообщались, посидели где-нибудь. Вот так и они, если считают нужным пообщаться, поговорить там, звонят. Бывает так, чисто случайно встретиться можно. И из Узбекистана есть, и из Киргизстана есть. Знакомые знакомых. Даже некоторых не знал, а оказались дальними родственниками» (мигрант из Узбекистана). «Вместе работали, общались и знакомыми стали. В “Пятерочу” хожу, там девчонки работают, грузчики. Тоже так познакомились. Просто из Узбекистана: Андижан, Бухара, разные районы» (мужчина из Узбекистана, 38 лет, грузчик).

Для Узбекистана более характерна квартально-территориальная форма организации общественной жизни, традиционно институционализированная в таком социальном институте общинного типа, как махалля. И уже в России мигранты узбеки продолжают воспроизводить привычные для них отношения, сложившиеся в стране исхода: оказывают помощь при поиске места жительства и работы, делятся на регулярной основе деньгами, пищей, информацией. Приведем пример такой практики из рассказа мигрантки из Узбекистана, живущей в Москве с 2006 г. «На махалле маме скажут – пусть она нам поможет. Они ко мне все приезжали: квартиру найди, работу найди. Первый раз, когда приезжают, все ко мне. Хотя бы 3–4 дня поживут и уходят. С деньгами с удовольствием помогу. Все равно с деньгами не приезжают. Еще вот в аэропорт приезжают – мы приехали. У нас знакомый таксист есть, поедет, привезет, они 2–3 дня живут, я квартиру найду, они уходят. Раз в год [приезжают], может, раз пять в год получится». В махалле в Узбекистане, как правило, известна информация о том, кто из земляков находится в миграции, и это тоже работает как своего рода контроль: «Они один раз в месяц приходят и спрашивают, ваши дети звонят? У них там нормально? Никто не исчез? Никто не умер? Мама говорит, да, они звонят. Если они не звонят хотя бы месяц, сразу нам скажите, мы будем искать» (женщина из Узбекистана, 37 лет, уборщица).

Заключение

Освоение городского социального пространства российской столицы мигрантами определяется множеством фактором, поэтому в данной статье были рассмотрены только некоторые из них.

Во-первых, дисперсное расселение большей части трудовых мигрантов из Узбекистана и Киргизии по всем районам Москвы влияет на то, что такие мигрантоориентированные институции, как кафе, медицинские центры и посреднические фирмы также располагаются по всей территории российской столицы. Иными словами, в отличие от внутригородских анклавов и этнопригородов американских городов, в Москве отсутствует четко выраженная тенденция к концентрации подобных институций в отдельно взятом районе.

Во-вторых, на развитие мигрантской инфраструктуры оказывает влияние размер социального и человеческого капитала мигрантов, вследствие чего (по сравнению с мигрантами из Узбекистана) киргизские мигранты (многие из которых не так давно получили российское гражданство и характеризуются довольно хорошим знанием русского языка) имеют более высокий уровень самоорганизации. Это выражается также в том, что многие мигранто-ориентированные институции, особенно формальные (например, медицинские центры или «этнические» кафе), были созданы мигрантами из Киргизии.