Россия и рецепты

Однако запомним: восьмилетние мальчики ставят себя на место своих страшных (и побежденных в данном случае) врагов, идентифицируют себя с ними – и испытывают от этого острые положительные ощущения. Вот только «положительность» здесь надо оговорить. В общем ощущения желаемые, приятные, но присутствует и оттенок, нотка, прослойка, мазохизма. Вообще они не хотят быть фашистами, навсегда, постоянно – не хотят: да им это и не грозит. Но временно побыть в шкуре страшного врага, причем в тех ситуациях, когда этот враг тебя побеждает, – это довольно отрадно. Манко. На критический момент поменяться с ним шкурами и вкусить своей победоносности и страшности – вместо того чтобы попасть под чужую победоносность и страшность в качестве жертвы. Запомним.

3. Август 1968 года. Нет, не Прага. Норильск, советское Заполярье. Ленинградский сводный студенческий строительный отряд. Две тысячи рыл, зеленая форма, большинство при добытых офицерских ремнях. Работы кончены, наряды закрыты, деньги получены, завтра и послезавтра – на самолеты и домой. В качестве прощальной церемонии районный штаб ССО (студстройотрядов, кто не знает аббревиатуру) придумал факельное шествие. Отметим фамилии факельных криэйторов: Раскин и Элькин. Арийская кровь отсутствует. Связи с НСДАП невозможны.

К вечеру холодает. Порхают отдельные снежинки. Замерзший народишко звереет. Радость окончания работ мешается с отвращением к показухе. Образуется молотовский коктейль: веселье и злость.

Темнеет уже рано. Подровняли колонну по четыре. Команда: «Поджигай!». Факелы – плотная пакля, смоченная скорее всего мазутом, в жестяной защитной розочке на палке. Поджигается тяжело, но горит долго. «Шагом – марш!»

Попытки заставить нас петь советские песни провалились. А вот ножку по центральной улице двухтысячная колонна дала как могла, а смогла неслабо. По-моему, эта магистраль носила традиционное наименование проспекта Ленина.

И вот вдоль да по этому проспекту злобно-оживленная колонна из двух тысяч сплошь комсомольцев и студентов выдала факельное шествие в стиле III Рейха. Молчание носило угрожающий характер. Мы всем видом показывали, что готовы разгромить все встречное и поперечное. Аборигены-норильчане наблюдали с тротуаров в некоторой задумчивости: нас было до фига, и попытки пошутить покрывались злобным хоровым рявканьем: «Ахтунг!!!». Некоторые предполагали, что это, может быть, киносъемка.

До скандирования лозунгов дело не дошло, да их никто и не знал. Но время от времени то там, то сям, гремело рубленое: «Айн, цвай, линкс! Линкс! Линкс!» Короче, зрелище выглядело однозначно.

До оргвыводов дело не дошло. Спустили на тормозах, как бы все и нормально. Заострять на этом внимание нашему районному штабу было ни к чему.

Эпатаж? Шутка? Глупость? Игра? Это не объяснения. Слушайте, мы были взрослые люди, девятнадцать-двадцать лет на круг, мы были студенты Ленинграда, и наш коэффициент интеллекта был достаточно выше среднего. И клянусь, что никто из нас не симпатизировал фашизму. Но нам хотелось и нравилось так делать.

Если попытаться сформулировать мотив, то будет примерно так: «Это мы! Мы самые крутые – мы организованы и нас много, и вместе мы круче всех! Можем вломить кому угодно, если что, и мы собою представляем самое сильное, значительное и потенциально опасное, что здесь есть. Мы сильны, молоды и мы всё можем – и сокрушим всё, что попытается встать поперек! И все, кто не мы – ниже, незначительнее, неинтереснее, немужественнее, слабее нас!» Комплекс ощущений вроде вот такого.

Вот что такое настоящий парад, ребята. Чтоб все ощущали грозную стройную мощь и радовались, что эта мощь за тебя, потому что если против – горе врагам ужасное.

А если ты парадируешь в качестве победителя среди придавленных врагов – психологическая мощь такого парада на порядок усиливается. Запомнили?

4. Прилетев в Ленинград и засев в застолье, мы уже никем не сдерживались. «На столах было все, что надо: бутылки, бутылки, бутылки и закуска».

Теплый последний день августа. Открытые окна квартиры на пятом этаже. В комнате – полтора десятка бухих, но твердо держащихся студентов. Со стуком сталкиваются водочные стаканы – и – стоя – оглушительный рев: «Зиг! – хайль!!!» Трижды. Остолбенение внизу во дворе.

Студенты-комсомольцы скалятся, глотают, закусывают. Очень довольны собой. Интеллектуальная элита России. Будущее страны. Надежда и опора. Усраться и не жить.

Фома удивлен, Фома возмущен: неправда, товарищи, это не сон.

Думаю, что громче, чем мы, орали только в мюнхенских пивных в 23-м году. Если кто предположит, что все дело в пьянке, так ему быстро ответят, что что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. Или наоборот.

Слушайте, нам было страшно весело. Энергия из нас перла. Нам требовалось максимальных ощущений. Предельного выражения переполнявших нас положительных эмоций. И вот таким пограничным образом мы их выражали.

Орать «Слава КПСС!!!» было не смешно. Глупо. Неинтересно. Бред. Это никому в голову не приходило. Тьфу…