Россия и русские в мировой истории

Для Австро-Венгрии невозможно было оставить убийство наследника престола без последствий (хотя в Хофбурге не было человека, который питал бы к нему симпатию, включая его венценосного дядю), не представить ультиматум и не объявить войну, «не вызвать на дуэль». Для России делом чести (так выразился Киссинджер) было ответить мобилизацией. Далее события покатились сами собой. Текст Высочайшего манифеста Николая II почти буквально объясняет положение России: «Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования. Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда. Вынужденные в силу создавшихся условий принять необходимые меры предосторожности. Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровию и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров. Среди дружественных сношений союзная Австрии Германия, вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну… Мы непоколебимо верим, что на защиту русской земли дружно и самоотверженно станут все верные наши подданные. В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри, да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага»[289].

Как сообщает С. Д. Сазонов в своих мемуарах, германский посол граф Пурталес, вручив ему ноту об объявлении войны, «заплакал, подняв руки»; «мы обнялись перед тем, как он вышел нетвердыми шагами из моего кабинета»[290]. Е. В. Спекторский очень точно определил этот эпизод как не простое куртуазное прощание двух дипломатов. «Это была не только разлука двух людей, которым, несмотря на предстоявшую войну между их государствами, ничто человеческое было не чуждо. Это был конец того мира всего Mipa, который поддерживала Россия, своею кровью искупая Европы вольность, честь и мир»[291]. Но именно против принципов и морального кодекса человека и государства-нации того мира, в котором честь дороже жизни, направлены общая философия и мировоззрение труда Киссинджера, который выступает в качестве протагониста того нового мирового порядка, который США и англосаксы в целом строили и оформляли идеологически в течение целого столетия, сняв маску в марте 1999 года. Когда Югославия отвергла очень схожие «неприемлемые для державного государства требования» и уже НАТО, а не Австрия «открыла бомбардировку беззащитного Белграда», новая Россия, обученная в духе вильсонианской доктрины «мира как концепции» и козыревской — «мира вплоть до предательства», не ответила с честью: «Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав». То, что произошло в марте 1999 года, опрокинуло иллюзии, будто бы можно «оградить честь, достоинство, целость» страны, полагаясь на псевдогуманистическую фразеологию мирового правительства.