Россия и русские в мировой истории

Острую дискуссию по этому вопросу внутри церкви отражают пламенные отрицания службы теологом Тертуллианом, ненавидевшим Римскую империю[375] и сменившим вначале умеренное отношений к воинской службе на бескомпромиссно отрицательное. Христианский философ Ориген признавал гражданский долг перед государством, но предлагал язычникам служить в армии, а христианам — альтернативную службу без оружия. Все это кончилось после Константинова эдикта. Уже в 314 году церковный собор в Арле, кроме осуждения донатистской ереси, канонизировал отлучение всех верующих, которые отвергали воинскую повинность или дезертировали. Третий канон церковного собора в Арле зафиксировал отношение церкви к войне, которое отныне стало определяться квалифицируй ванными оценками ее праведности или неправедности.

Было бы ошибочным обвинять христианство, которое не отрицает насилие, но, безусловно, не предписывает его, в отличие от Ветхого Завета или ислама, в том, что оно не сумело преодолеть войны, которые могут исчезнуть лишь в эсхатологической перспективе равно как и в том, что церковь не осуждает, но освящает национальные чувства и любовь к Отечеству, что противоположно либеральному и мондиалистскому тезису ubi bene ibi patria — «где хорошо там и отечество». Здесь извращается еще один евангельский канон «Не будет ни эллина, ни иудея, ни обрезанного, ни необрезаннот ни мужчины, ни женщины», поскольку эти слова часто отсекают от следующих: «Везде и во всем один Христос», что лишь означает опять мир иной, в котором после принятия Христовой истины для Бога равны все христиане разной национальности и пола. Однако мире земном далеко не везде и не во всем один Христос, и весьма велика разница между теми, кто Его признает и не признает.

Заметим, что именно православная церковь внесла тем не менее наибольший вклад в обуздание военных страстей и выработку гуманного отношения к противнику. В сравнении трех христианских конфессий — православной, католической и протестантской — именно православное учение достигло больших высот в проповеди самообуздания и универсализма, что проявилось в отличном отношении к народам империи. Католическая церковь всерьез вела дискуссии о том, являются ли южноамериканские туземцы людьми и применимы ли к ним христианские заповеди и проповедь, а конкиста стала символом бесчеловечности и алчности завоевателя. Однако именно армии протестантских стран в Новое и Новейшее время отличаются наибольшей жестокостью и освобожденностыо от моральных ограничений по отношению к неприятелю, особенно к туземцам или представителям «второсортных неисторичных» народов. Английские колониальные повадки в Ост-Индии, равно как и кальвинистская мораль пуритан в Вест-Индии де-факто следовали отнюдь не евангельским заповедям миролюбия, а примитивно трактуемым ветхозаветным образцам геноцида в отношении тех, кто не предназначен ко Спасению.

Самонадеянное отношение к собственной непогрешимости и чувство снисходительного сожаления к другим не есть проявление личных свойств, но вытекают из протестантского учения о Спасении.

В протестантизме отходит на второй план преодоление собственных грехов по сравнению с фиксированностью на подсчете добрых поступков («реестр добродетелей» Б. Франклина) и провозглашено достижение Спасения уже по принятии протестантского учения, а не как возможность заслужить его выполнением заповедей Блаженств — Нагорной проповеди («Блаженны нищие духом…»), всесторонней аскезой и покаянием.

Духовно-психологический строй протестантизма — приподнято-удовлетворенный, исполненный не только уверенности в том, что им гарантировано спасение, но и ожидания, что уже в земной жизни Бог им воздаст. Деловой успех и богатство не вызывают смущения и, в частности, у пуритан прямо расцениваются как показатель их богоизбранности. Подобные элементы избирательно выхвачены из разных мест Ветхого Завета, но если апостольские христиане интерпретируют Ветхий Завет Евангелием и посланиями Св. апостола Павла, то протестантизм, особенно англосаксонский пуританизм, — это максимальный отход от Нового Завета к Ветхому.