Россия и современный мир №1 / 2018

Герцен считал, что в России нет социально-психологических и политических условий для немедленного восстания, к которому призывал «Русский человек», однако он не исключал их формирования в будущем. Предсказывая революцию, Герцен избегал призывов к насилию. Он подчеркивал отсутствие у русских революционеров единства целей и четкой организации и предупреждал, что затеянная ими революция будет обречена. Необходимо, по его словам, разработать конкретную программу и создать четко выстроенную организацию [18, с. 242]. Герцен не считал себя вправе определять за каждого, является ли нравственным использование насилия в том или ином случае. Он оставлял выбор читателю: «Тогда рассуждать нельзя, тут каждый должен поступать, как его совесть велит, как его любовь велит… но, наверное, и тогда не из Лондона звать к топорам» [18, с. 243].

После публикации ответа редакции вопрос, однако, оказался далеко не исчерпан. Прокламация «Молодая Россия», появившаяся в апреле 1862 г., заставила Герцена снова вернуться к теме допустимости насилия. Прокламация произвела большое впечатление на публику не только своим воинственным тоном, но и временем своего появления – незадолго до петербургских пожаров, что вызвало подозрение у некоторых, посчитавших это делом рук поджигателей, вдохновившихся «Молодой Россией» [41].

Автор прокламации – бывший студент П.Н. Заичневский, называя Герцена своим учителем, теперь с сожалением отмечал, что тот отошел от своих ранних радикальных идей и его «революционный задор» угас. Заичневскому были близки взгляды прежнего «Герцена, приветствовавшего революцию, Герцена, упрекавшего Ледрю-Роллена и Луи Блана в непоследовательности, в том, что они, имея возможности, не захватили диктатуры в свои руки, не повели Францию по пути кровавых реформ для доставления торжества рабочим» [45, с. 63]. Автор объяснял изменение взглядов Герцена неудачным опытом 1848–1849 гг., которому он придавал якобы неоправданно большое значение.

Заичневский считал, что революционеры 1848 г. проиграли из-за своей нерешительности, он был уверен, что ошибок предшественников «Молодая Россия» повторять не будет. Автор прокламации не считал насильственные меры необходимыми и надеялся, что они не понадобятся, но признавал, что насилие потребуется, если революционерам будет оказано большое сопротивление. «В этом последнем случае с полною верою в себя и в свои силы, в сочувствие к нам народа, в славное будущее России, которой вышло на долю первой осуществить великое дело социализма, мы издадим один крик: “В топоры” и тогда… тогда бей императорскую партию не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам! Помни, что тогда, кто будет не с нами, тот будет против; кто против, тот наш враг; а врагов следует истреблять всеми способами» [45, с. 68].

В своей ответной статье «Молодая и старая Россия» Герцен заметил, что если он и «отстал» в своих убеждениях от авторов прокламации, то «сердцем» он вместе с ними [15, с. 204]. Защищаясь от критики «Молодой России», Герцен писал, что был неверно понят: он не исключал необходимости в насильственных переворотах, но лишь утратил «любовь к ним» [11, с. 221]. Заключительные слова этой статьи содержат его страстный призыв: «…Будьте готовы. Придет роковой день, станьте грудью, лягте костьми, но не зовите его как желанный день» [11, с. 225].