Читаем Россия и современный мир №3 / 2017 полностью

Парадокс русской истории состоит в том, что люди, жаждущие только одного – сохранить себе жизнь, не погибнуть ни на фронте, ни от голода, отдали себя целиком и без остатка в руки партии смерти, партии бесконечной гражданской войны.

Кем были большевики?

Нельзя ничего понять в том, что произошло с Россией в 1917 г., не составив правдивый образ большевизма, реалистических, правдивых представлений о том, кем были вожди этой партии, что двигало на самом деле их политической активностью. Нельзя понять, почему советский эксперимент не родил новый тип духовности, не принимая во внимание моральное уродство большевизма. Это, во-первых. Во-вторых, надо составить себе точный образ требований, целей, которые, по выражению Троцкого, выдвигали «народные низы», пошедшие за ними и позволившие им взять власть. В-третьих, надо увидеть, как и каким образом большевики, сумевшие взять власть в 1917 г., преодолевали этот вечный разрыв между программой большевиков и ожиданиями людей, которые пошли за ними, отдали в их руки свои судьбы во имя совсем других целей. Нечестно использовать уравнительные, распределительные настроения необразованных крестьянских масс, не имеющих ничего общего с социализмом, писала Ленину Роза Люксембург в 1917 г. Но Ленин считал, что нравственно все, что служит победе коммунизма.

Итак, во-первых. Большевизм был прежде всего партией гражданской войны, он ставил тогда своей целью превращение империалистической войны в гражданскую, сначала в одной стране, а затем в рамках передовых стран Запада, и прежде всего в Германии. Троцкий с гордостью писал, что созданная им в 1917 г. «рабочая гвардия» была партией грядущей гражданской войны. Большевики отличались от кадетов тем, писал здесь же Троцкий, что они не боялись посягнуть на собственность, на богатство, на образование, на закон и на сословные различия. Это была партия тотального присвоения чужой собственности, тотальной конфискации. И в этом состоял реальный человеческий смысл марксистской идеи обобществления всех средств производства. Это были люди, которые считали, что нет ничего недозволенного, невозможного во имя «толчка истории», во имя преодоления аморальной эксплуатации человека человеком, осуществления предначертаний Карла Маркса. Они не побоялись, о чем открыто писал Троцкий, использовать представителей «плебейской нации», людей в серой одежде и с «серыми», невыразительными лицами для осуществления своих партийных и, как они считали, исторических целей [16, с. 327–328]. Большевики, в отличие от меньшевиков, эсеров, приветствовали расправу крестьян над помещиками, приветствовали единственный социализм русского крестьянства, т.е. коллективный разгром помещичьих владений, усадеб. Троцкий в своей книге обращает внимание, что стихийный коллективизм крестьянской общины проявлялся в принуждении к участию в разгроме даже «крепких крестьян», кулаков.

Он напоминает, что были случаи, когда «уклонение (крестьянина) от участия в разгроме каралось смертью ослушника» [16, с. 20]. Начиная с последних чисел сентября в Таврической губернии, по воспоминаниям крестьянина Гапоненко, его односельчане «стали громить экономику, разгонять заведующих, забирать хлеб из амбаров, рабочий скот, инвентарь. Даже ставни с окон, двери с построек, полы из комнат и крыши цинковые срывались и забирались» [16, с. 15].

Посвящая несколько страниц рассказу о дикости и зверстве погромщиков-крестьян, какой же вывод делает Троцкий. Все эти погромы в историческом смысле неполноценны, заключает он, ибо оно, «крестьянское движение в 1917 году в социальной основе своей было направлено не против капитализма, а против пережитков крепостничества». Троцкого не волнует, что эти погромы крестьян были проявлением дикости, вандализма, зверства, несли в себе нечто античеловеческое. Его волнует, что в этих погромах не было антикапиталистических мотивов.

«На 4954 аграрных конфликта с помещиками в течение февраля, – октября – сожалеет Троцкий, – приходится всего 324 конфликта с крестьянской буржуазией» [16, с. 20]. Дело коренным образом меняется, с чувством удовлетворения, пишет Троцкий, когда в 1918 г. развернулась «борьба с кулачеством», удовлетворением от того, что именно Троцкий, как и Ленин, организовал в 1918 г. широкомасштабную гражданскую войну в деревне. Кстати, по этой же логике классовой борьбы Троцкий должен был бы всячески поддерживать насильственную коллективизацию Сталина, который довел начатую им и Лениным борьбу с кулачеством до логического конца.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство