Россия и современный мир №4 / 2016

Неверно трактовать пример с ЮКОСом таким образом, что это была компания, которая принципиально не использовала коррупцию, что и сделало ее уязвимой. Вероятнее всего, коррупция широко практиковалась этой компанией, как и другими участниками рынка. Истинные причины разгрома компании так и остались полем для догадок, но большинство аналитиков склоняются к версии о политических мотивах этого дела. Дело ЮКОСа показало, что соблюдение законов отнюдь не гарантирует спокойную жизнь бизнесменам, что «буква» закона стала слишком слабой защитой от претензий государства, и нужно интенсифицировать весь арсенал неформальных способов защиты прав собственности, включая коррупцию.

Пятое. Изменился субъектный состав коррупционеров. В 1990-е годы наиболее коррумпированными были представители государственных органов, которые выдают разрешения (патенты, лицензии), устанавливают льготы, распределяют квоты, следят за соблюдением правил пожарной безопасности и санитарных норм, контролируют налоговую дисциплину и т.д. В 2000-е годы самым коррумпированным звеном стали правоохранительные органы – полицейские, представители ФСБ, ГРУ, ФСО и пр., т.е. «силовики». Заметим, представители правоохранительных структур не делают ничего противозаконного: они находят украденное, обеспечивают безопасность, возвращают долги, сопровождают грузы, расследуют преступления и пр. Но делают это не для всех налогоплательщиков, а преимущественно для частных клиентов. Создают правопорядок как частное, но не общественное благо [28; 19].

Эпицентр коррупции сместился туда, где действует право применения силы, имеется мощный аппарат принуждения. Коррупционный рынок, созданный вокруг правоохранительных структур, опирается на вольную интерпретацию законов и селективность применения репрессий. Суды, лишь формально имея статус независимых, стоят на стороне правоохранительных органов, потакая слабой доказательной базе обвинения [7].

«В наших судах действует простое правила – прав тот, на ком погоны… Это как-то недавно установилось» (адвокат, 51 год).

Фактически концентрация коррупционных потоков вокруг «силовиков», пришедшая на смену «размазанности» коррупционных сборов среди органов исполнительной власти, явилась одним из аспектов централизации коррупции в России.

«Вы замечали, что про рэкетиров масса анекдотов была, а про нынешних силовиков – ничего? А я скажу почему: если на вас офицеры наедут, это реально страшно» (фермер, 62 года).

Шестое. Изменилось соотношение двух разновидностей деловой коррупции: на смену «захвату бизнесом государства» пришел «захват бизнеса властью».

Конечно, было бы преувеличением утверждать, что переговоры между бизнесом и властью полностью исчезли, и что бизнес в новых условиях абсолютно не влияет на власть, а лишь послушно исполняет ее решения. Очевидно, что это не так. Например, бизнес пытается, и не без успеха, влиять на законодательную власть на стадии выработки проектов законов. Ключевая роль в этом процессе принадлежит бизнес-ассоциациям, которых привлекают для консультаций при выработке новых законов. Кроме того, он защищает свои интересы в переговорах с властью. Но в новых условиях мнение бизнеса учитывается, однако не является определяющим. Лоббизм бизнеса тем успешнее, чем более точно он вписывается в политическую конъюнктуру. Например, накануне вступления России в ВТО российские животноводы пытались доказать, что дешевый и неограниченный импорт мяса погубит их бизнес. Но власть игнорировала эти доводы. И только политические события позволили аграриям достичь своих целей: как только сенат США одобрил Закон Магницкого, российские чиновники запретили импорт американского мяса из-за использования стимулятора роста. Бизнес уже не диктует власти свою волю, а выжидает удобного случая, чтобы напомнить о своих просьбах. «Захват бизнеса властью» означает, что коррупционные схемы запускаются по сигналу «сверху», и эти схемы имеют ограниченный радиус действия, исключая из пространства коррупционного торга «политически важные» решения. Прежняя асимметрия в пользу бизнеса сменилась асимметрией в пользу власти.