Россия и США: фактор Путина

Андраник Мигранян, профессор МГИМО: — Конечно, всегда Турция была конкурентом, всегда была противником России, и геополитическим, и любым. И только идиоты могли подумать, что вдруг эти несколько сот лет истории с бесчисленным количеством войн и, в общем-то, бесконечных унижений Турции со стороны России, приращений огромных территорий за счет этой турецкой империи, могли бы остаться незамеченными в Турции. Это просто были, в общем-то, у одних — заблуждения, у других — трезвый расчет, если изначально в противостоянии СССР — США Турция однозначно рассматривалась как один из главных форпостов НАТО и главных союзников США против России, против Советского Союза.

К. Затулин:— Все-таки Карибский кризис возник из-за того, что американские ракеты появились в Турции.

А. Мигранян: — Именно, именно. Казалось бы, что после распада Советского Союза уже нет такого противостояния. Но на самом деле Турция разворачивалась не в сторону России, Турция преследовала свой эгоистичный и личный интерес, что нормально для любой страны. Турция становилась большим государством, Турция была на подъеме, экономика росла очень серьезно, Турция получала огромную выгоду от отношений с Россией. Турция, благодаря России, дистанцировала себя от Вашингтона, показывала себя такой самостоятельной, самодостаточной державой. Турция могла позволить себе объявить себя лидером оттоманского мира.

К. Затулин:— У России есть, наверное, тоже сходные мотивы?

А. Мигранян: — Вот, вот. Было бы наивно думать, что кто-то вообще в Кремле думал: «А вдруг Турция воспылала такой любовью к России».

К. Затулин:— Ну, кто-то, возможно, и думал.

А. Мигранян: — Но я думаю, что люди, которые ответственны, они все годы чеченских событий прекрасно помнили, откуда они приходят — эти бандиты и террористы, куда они уходят, откуда получают поддержку и помощь. Но почему Россия молчала? Да потому что Россия тоже использовала Турцию в своих интересах. Но до тех пор, пока Турция не перешла красную черту.

Андрей Епифанцев, политолог: — Я полностью согласен, но я бы хотел немножко по-иному расставить акценты.

Первый этап — это смутные 90-е, когда после распада Советского Союза Россия стала невероятно слаба, когда мы потеряли самих себя в чем-то, и вот тогда, конечно же, в умах турецкой элиты возникли вот эти реваншистские настроения, вот эти пантюркистские настроения. Конечно же, с точки зрения Турции, так сказать, случилась такая прекрасная…

К. Затулин:— Ну, я думаю, в умах-то они всегда присутствовали.

А. Епифанцев: — Да, да. Они активизировались.

А. Мигранян: — Им казалось, что это стало возможностью, реальностью.

К. Затулин:— Так, а это стало возможностью, с учетом того, что все тюркоязычные, в том числе республики Советского Союза, стали самостоятельными, они могли самостоятельно — формально, по крайней мере, выглядело так — определять свою политику.

А. Мигранян: — От Киргизии, Узбекистана, Казахстана до черт-те каких мест, везде, везде стоят здания, роскошные гостиницы, построенные турками. И турецкое присутствие невероятное, плюс привлечение в военные школы, университеты и так далее, и так далее. И вдруг желание возникло — быть старшим братом теперь уже по отношению ко всем этим республикам.

А. Епифанцев: — Когда Россия, как у нас принято сейчас говорить, — мне очень нравится эта фраза, она в какой-то степени отражает реальность, — когда мы начали вставать с колен, Турция поняла, что вот это уже не пройдет. И примерно в то же время у нас начали осложняться отношения с Западом. Да, уже мы стали конкурировать напрямую с Западом, и начался другой процесс — мы стали искать союзника. И вот здесь, на самом деле, Турция нам тогда показалась (и в какой-то степени она, действительно, была), ну, не союзником, но у нас были определенные общие интересы. С той же Турцией, которая и в НАТО играет определенную роль.

К. Затулин:— Элемент игры, элемент маневра.