Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Моральная заслуга русского царя заключалась в том, что Россия в этот момент менее других была заинтересована в создании общеевропейского механизма, гарантирующего континенту стабильность. Именно Россия реально контролировала ситуацию в Европе, обладая наиболее боеспособной армией. Если бы в основе российской внешней политики действительно лежало стремление к безудержному экспансионизму (как утверждало фальшивое «завещание» Петра Великого), если бы рассуждения Меттерниха и многих других европейских политиков о русской угрозе действительно хоть чего-то стоили, то в сложившейся идеальной для нее ситуации Россия свою «агрессивную сущность» обязательно проявила бы.

Австриец Генц в связи с этим приводил в ту пору следующее любопытное рассуждение:

Император Александр, несмотря на ревность и энтузиазм, какие он всегда показывал к Великому союзу, из всех государей может всего легче обойтись без него… Его интерес в сохранении этой системы не похож на интерес Австрии, Пруссии, Англии, интерес необходимости или страха… Русский император… в челе [т. е. во главе] единственной в Европе армии, которою можно располагать. Ничто не устоит перед первым ударом этой армии. Никакие препятствия, останавливающие других государей, для него не существуют, как, например, конституционные формы…

Он чрезвычайно дорожит добрым о себе мнением, быть может, более, чем собственно так называемою славою. Названия умиротворителя, покровителя слабых… имеют для него более прелести, чем название завоевателя. Религиозное чувство, в котором нет никакого притворства, с некоторого времени сильно владеет его душою и подчиняет себе все другие чувства… Он смотрит на себя как на основателя европейской федерации и хотел бы, чтобы на него смотрели как на ее вождя. В продолжение двух лет он не написал… ни одной дипломатической бумаги, где бы эта система не была представлена славою века и спасением мира. Возможно ли, чтоб после того пред общественным мнением, которое он уважает и боится, пред религиею, которую он чтит, он бросился в предприятия несправедливые для разрушения дела, от которого он ждет себе бессмертия! Если многие думают, что все это с его стороны комедия, то я попрошу доказательств.

Генц прав, никаких реальных доказательств какой-то особой агрессивности со стороны России тогда не существовало, что подтвердили и все дальнейшие действия Александра I.

При анализе принципов, на основе которых русский царь пытался выстроить общеевропейский дом, у историков, как правило, возникает изрядная путаница. Это не удивительно, если вспомнить, что в голове, душе и характере Александра I уживались взгляды и идеи обычно несовместимые. Либерализм и крайний консерватизм. Рыцарское благородство, унаследованное от отца, и жесткий рационализм, унаследованный от бабушки. Религиозный мистицизм и салонное кокетство. Непоследовательность в достижении одной цели и выдающееся упорство в достижении другой.

Пушкин назвал как-то императора «властителем слабым и лукавым». И был отчасти, конечно, прав. Но тот же самый государь не раз проявлял мужество и политическую твердость, как это случилось, например, в 1812 году. А его порядочностью не раз восхищались даже враги. Имелась и еще одна черта, точно подмеченная другим русским поэтом – Вяземским. «И презирал он человека, и человечество любил», – написал он об Александре. И это качество также следует учесть.