Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Весной 1826 года в беседе с пьемонтским посланником в Петербурге господином де Салемом император Николай I, говоря о декабристах, утверждал, что они исповедуют те же принципы, что и карбонарии. И в определенной степени был прав. В длинном списке западных авторитетов, что оказывали влияние на политические взгляды декабристов, первыми стоят энциклопедисты, но и карбонарии занимают не последнее место. Во всяком случае, в материалах следственной комиссии карбонарии в том или ином контексте упоминаются не раз.

Иностранный след в деле декабристов члены комиссии изучали очень тщательно и доказательств западного влияния на заговорщиков нашли предостаточно. Иногда это влияние приобретало и карикатурные формы. Об этом свидетельствует хотя бы следующий фрагмент протокола:

Слушали: дополнительные ответы Бестужева-Рюмина, в коих объясняет, что он действительно говорил членам Славянского общества, будто бы князь Трубецкой показывал составленную им конституцию иностранным публицистам, которые оную совершенно одобрили, но что сие он сделал единственно для того, чтобы ее не осуждали и чтобы внушить более доверенности; сам же знает, что Трубецким сие никогда сделано не было.

Как видно, штемпель «одобрено за рубежом» на декабристов производил сильное впечатление.

Что же касается фактов прямого вмешательства иностранцев в подготовку восстания, то их следователям обнаружить не удалось. Хотя они к этому и стремились. След в этом направлении если и появлялся, то выглядел размытым, неубедительным и в конце концов обязательно исчезал. Служащий Коллегии иностранных дел Рейнеке на допросе, например, сообщил, что «князь Баратаев показывал ему законы ордена карбонариев, которого будто бы он в России назначается великим магистром». Приказ об аресте «магистра» отдали немедленно, но Баратаев обвинения в связях с карбонариями опровергал столь решительно, что следователи от дальнейших попыток выяснить правду отказались. Затем у следствия появилась информация о том, что заговорщики для связи с зарубежными тайными обществами отправили в Европу графа Полиньяка, но поскольку от посланца никаких известий к моменту восстания так и не пришло, и этот след оборвался.

В протоколе от 31 января находим ссылку на слова подполковника Сергея Муравьева-Апостола о том, что он «слышал, будто бы лорд Страдфорд Канинг, будучи в Варшаве, имел сношение с Польским обществом, коему обещал содействие Англии». Эта новость комиссию весьма заинтересовала, тем более что показания брата подтвердил и Матвей Муравьев-Апостол, уточнивший, что «обещанное содействие Англии состояло в денежном пособии». Резво пойдя по следу, следствие, однако, тут же зашло в тупик. Уже 22 февраля члены следственной комиссии рассмотрели документы, доказывающие, «что показания братьев Муравьевых-Апостол насчет сношения лорда Страдфорда Канинга в Варшаве с членами тайного общества и в Дрездене с генералом Княжевичем не заслуживают никакого внимания».

Согласно информации «из компетентных органов»:

…[лорд] был в Варшаве проездом два раза, следуя в Петербург и обратно в Англию, пробыл всего там только трое суток и ни в том, ни в другом пути через Дрезден не проезжал, и во все время пребывания в Варшаве и следования по Царству Польскому был сопровождаем весьма бдительным надзором, учрежденным как за ним, так и за всею его свитою, и не замечено, чтобы он к кому-либо в дом ездил или кого из поляков к себе принимал.

Так, благодаря надзору русских агентов, английский лорд, а вместе с ним и вся Великобритания оказались полностью реабилитированы.

В обстановке повышенной бдительности после неудачной попытки переворота иностранный след иногда находили в самом неожиданном месте. Семнадцатого июня 1826 года комиссия разбирала следующий курьезный эпизод: