Россия и Запад на качелях истории. Том 1

Все эти пункты польского плана, как, впрочем, и вопрос о Ливонии, вызывали в ходе переговоров столь бурные дебаты, что они чуть не доходили до драк. Вот лишь один фрагмент из записи переговоров. Думный дворянин Татищев говорил польскому послу: «Ты, Лев, еще очень молод, ты говоришь все неправду, ты лжешь». В ответ разъяренный Сапега отвечал: «Ты сам лжешь, холоп, а я все время говорил правду, не с знаменитыми бы послами тебе говорить, а с кучерами в конюшне, да и те говорят приличнее, чем ты». И так далее, и тому подобное. Ясно, что столь непродуктивный дипломатический диалог к успеху привести не мог.

Сам царь Борис очень хотел укрепить свои связи с Западом, породнившись с европейской династией, и предпринял немало усилий, чтобы выгодно выдать замуж свою дочь Ксению. И здесь, однако, его преследовали неудачи. Шведский королевич Густав, приглашенный в Москву в качестве потенциального промосковского правителя Ливонии, оказался человеком легкого поведения, привез с собой любовницу и не желал с ней расставаться, несмотря на предстоящую свадьбу. В результате получил отказ и отправился домой.

Датский королевич герцог Голштинский Ганс, наоборот, чрезвычайно понравился Годунову, но через полтора месяца по прибытии в Москву заболел и умер. Датский посол свидетельствовал о необычайно ласковом отношении Бориса к посольству и его искренней печали в связи с кончиной жениха.

По словам посла, у гроба герцога Борис Годунов плакал и причитал: «Ах, герцог Ганс, свет мой и утешение мое! По грехам нашим не могли мы сохранить его!»

Смута. Гости в роли хозяев

«По грехам нашим», — говорил Борис и, может быть, не зря. Правление Годунова омрачалось страшным пятном — загадочной смертью царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного от пятого брака.

Официальное заключение — о том, что царевич убил себя сам: во время игры с ножом у него якобы случился приступ падучей, и он в конвульсиях нанес себе удар в горло — мало кого убедило. На гребне самых разнообразных слухов и возник самозванец, заявивший, что он и есть настоящий царевич Дмитрий, чудом уцелевший после покушения.

История того трагического времени, последовавшая после смерти Годунова и занятия Москвы самозванцем и получившая в летописях название Смуты, достаточно известна. Ниже речь пойдет лишь о роли, сыгранной в этой трагедии иностранцами, и о том, как Смута повлияла на отношение русских к Западу.

Самую видимую и активную роль в деле Лжедмитрия играла Польша, старый противник Московского государства, а главным мотивом, двигавшим поляками (помимо очевидных экспансионистских интересов), было стремление с помощью Лжедмитрия осуществить давнюю мечту Ватикана — насадить на Руси католицизм.

Сам Лжедмитрий - по наиболее распространенной версии, некто Григорий Отрепьев, бывший православный монах, отчего и получил в народе прозвище Расстрига — бежал в Польшу, перешел в католичество и там, провозгласив себя царевичем, начал формировать отряд для похода на Москву. Эту версию подтверждают и иезуиты, известные своей осведомленностью. В «Историческом исследовании Литовского общества иезуитов» в 1603 году утверждалось:

Некто Дмитрий, настоящее имя Гришка, то есть Григорий, присвоил себе имя Дмитрий. Под чужой личиной он бежал из Московии к полякам.

Факт подлога иезуитов ничуть не смутил, слишком большим оказался соблазн воспользоваться ситуацией, а потому они стали помощниками Лжедмитрия во время его похода на Москву. Граф Дмитрий Толстой писал:

При нем находились два иезуита, Николай Черницкий и Андрей Лавицкий, но он употреблял их для дипломатических сношений, а вовсе не для распространения в России римско-католической веры.

Это верно, но дело объяснялось не отсутствием религиозного пыла у пана Черницкого и пана Лавицкого. Организаторов похода изрядно разочаровал и подвел Лжедмитрий. Как выяснилось, самозванец-расстрига к вопросам веры относился легковесно, питая равнодушие как к православным, так и к католическим традициям. В результате, когда он уже сидел на московском троне, русские пеняли ему за то, что он «ополячился» и не соблюдает православных обычаев, а поляки сетовали, что «царь» снова начал жить не как католик, а как православный.

В его дворцовой страже легко уживались представители разных национальностей, стран и религий. Элиту телохранителей составляли три отборные сотни наемников. Первой командовал француз Маржерет, типичный авантюрист, служивший до того Генриху IV во Франции, германскому императору, польскому королю и царю Борису. Две другие сотни возглавляли немец Кнутсен и шотландец Вандеман. Самозванец одинаково жаловал и поляков-папистов, и немцев-протестантов.

Так же легко проскользнув между православием и католицизмом, Лжедмитрий организовал и свою свадьбу с полячкой Мариной Мнишек, не пожелавшей, несмотря на русские традиции, при вступлении в брак с «русским царем» принять православие.