Голицын поддерживал Петра, однако, глядя на реформы не только через призму учения Пуфендорфа, но и через призму английской конституции, приходил к неутешительным для русских выводам. Князя, как заметил Ключевский, «тяготили два политических недуга… власть, действующая вне закона, и фавор, владеющий слабой, но произвольной властью».
Отсюда и многозначительные слова Голицына во время дискуссии, что помимо вопроса о выборах новой императрицы «надобно подумать… и о себе также». Слушатели этот пассаж прозевали, и, когда вопрос о выборе Анны Иоанновны был решен положительно, Голицын вновь возвращается к важнейшей для него теме. «Выберем кого изволите, господа, – настойчиво напоминает он, – только, во всяком случае, нам надобно себе полегчить». И тут же предлагает «составить пункты и послать их государыне».
Именно в этот момент и вошел в очередной раз в русскую историю немец Остерман. Он тихо постучался в дверь, за которой происходило совещание, и присоединился к разговору, принявшему столь неожиданный поворот. До этого участвовать в дискуссии о выборе государыни вельможа не пожелал, тактично указав на свое иноземное происхождение. Войдя в комнату, Остерман понял, что угодил из огня да в полымя. Если иностранцу не с руки участвовать в обсуждении вопроса о престолонаследии, то уж тем более ему показалось опасным обсуждать тему ограничения полномочий будущей императрицы.
Вот как описывает пикантную для немца ситуацию Николай Костомаров:
Осторожный Остерман увидел себя в крайне неловком положении: приходилось стать явным участником замысла ограничить самодержавную власть. Он считал для себя это очень опасным. Конечно, немец, вестфальский уроженец, он не питал пламенной привязанности к старинному московскому самодержавию, но он хорошо изучил русское общество и был убежден, что в России не может сложиться и укрепиться иной образ правления, все попытки ввести его будут неудачны, а участники таких попыток могут потерпеть как враги правительства. Сначала он прибегнул к прежней уловке: представлял, что он по происхождению иноземец и по этой причине ему не под стать решать судьбы русского государства. Но министры стали его уговаривать и понуждать; он наконец согласился и стал словесно редактировать пункты, но не в виде диктовки… По известиям знавших его близко современников, он, когда нужно было, выражался так темно, что смысл речи его трудно было сразу уразуметь и легко было давать ей какое угодно значение.
В конце концов пункты (или условия) договора с Анной Иоанновной участники совещания все-таки составили. Вот они:
Государыня обещает сохранить Верховный тайный совет в числе восьми членов и обязуется без согласия с ним не начинать войны и не заключать мира, не отягощать подданных новыми налогами, не производить в знатные чины служащих как в статской, так и в военной сухопутной и морской службе выше полковничьего ранга, не определять никого к важным делам, не жаловать вотчин, не отнимать без суда живота, имущества и чести у шляхетства и не употреблять в расходы государственных доходов.
Позже к этим пунктам добавили жесткую приписку:
А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской!