Он же одним из первых в России считал, что преобразование государства должно начаться с освобождения крестьян с предоставлением им обрабатываемой земли в обмен на ежегодную подать, что, по его расчетам, увеличило бы доход казны более чем наполовину. Из этой казны, как планировал Голицын, выплачивалась бы компенсация помещикам за утраченную землю и освобождение крепостных. Идея заменить крепостную эксплуатацию поземельным государственным налогом после Голицына вновь стала всерьез обсуждаться в русском обществе лишь спустя полтора века.
Возглавляя Посольский приказ, Василий Голицын развивал и продолжал идеи Афанасия Ордина-Нащокина. При нем в 1686 году Россия подписала вечный мир с Польшей (причем Киев был возвращен русским) и Московское царство вступило в коалицию европейских государств вместе с Польшей, Германской империей и Венецией для борьбы с турками. Это был первый опыт подобного рода для русской внешней политики, означавший, что сделан еще один шаг в сторону Западной Европы.
Как заметил один из историков, сравнивая Голицына с Ординым-Нащокиным, первый проигрывал второму в уме, зато был более образован; Голицын работал меньше Нащокина, но зато больше и смелее размышлял, глубже проникая в суть существующего порядка, добираясь до самых его основ.
Один из иностранцев, некто Невилль, восхищаясь Голицыным и одновременно иронизируя, пишет:
Если бы я захотел написать все, что узнал об этом князе, я никогда бы не кончил; достаточно сказать, что он хотел населить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов в храбрецов, пастушьи шалаши в каменные палаты.
Неплохая характеристика для «ретрограда»!
К сожалению, все планы Голицына остались неосуществленными, он так и не смог «населить пустыни и обогатить нищих». Карьера князя закончилась с приходом к власти Петра. Вся история его дальнейшей жизни – это череда ссылок и скитаний со своей семьей по этапам.
Молодой западник не захотел простить старому западнику его верную службу царевне Софье. Только в 1714 году после смерти князя Петр разрешил его семье вернуться в Москву.
Эскизный проект
Суммируя различные идеи, рожденные в головах наиболее талантливых русских людей допетровской эпохи, некоторые историки делают вывод, что предки оставили Петру в наследство, как говорят архитекторы, эскизный проект, по которому реформатор затем и выстраивал новую Россию.
Наиболее последовательно защищал такую позицию Василий Ключевский, доказывая, что вся эта совокупность планов, проектов и идей складывается в стройную преобразовательную программу. Он даже перечислил по пунктам этот реформаторский план: 1) мир и союз с Польшей; 2) борьба со шведами за выход к Балтике; 3) завершение процесса создания регулярной армии; 4) замена старой сложной системы прямых налогов двумя податями – подушной и поземельной; 5) развитие внешней торговли и обрабатывающей промышленности; 6) введение городского самоуправления для подъема производительности и благосостояния торгово-промышленного класса; 7) освобождение крепостных крестьян с землей; 8) открытие не только общеобразовательных, но и технических школ, необходимых государству.
И все это «по иноземным образцам и с помощью иноземных руководителей».
Легко заметить, что совокупность этих преобразовательных задач есть не что иное, как преобразовательная программа Петра: эта программа была вся готова еще до начала деятельности преобразователя, -
резюмировал Ключевский.
Приблизительно в том же ключе мыслил и другой русский историк, Сергей Соловьев, утверждавший:
Необходимость движения на новый путь была сознана… народ поднялся и собрался в дорогу… ждали вождя, вождь явился.
Русский мыслитель XIX века Петр Чаадаев в свою очередь заявлял, что гений Петра отрекся от древней России перед лицом целого мира и вырыл пропасть между прошедшим и настоящим.
Вместе с тем есть и противоположная точка зрения. Екатерина II, хотя ее и считают во многом последовательницей Петра, говорила о реформаторе, что он «сам не знал, какие законы учредить для государства надобно».
А Павел Милюков, известный политик времен Февральской революции 1917 года и крупный русский историк, отзывался о Петре I и вовсе снисходительно: