К углублению российской трагедии прилагал усилия не только Лев Давидович. Эмиссарами зарубежной закулисы в советской верхушке были также Каменев, Зиновьев, Бухарин, Раковский, Свердлов, Коллонтай, Радек, Крупская. Важнейшую роль играл серенький и неприметный тесть Бухарина (а в прошлом очень близкий к Парвусу) Ларин (Михаил Зальманович Лурье). Он вошел в президиум ВСНХ, каким-то образом заслужил репутацию «экономического гения», приобрел очень большое влияние на Ленина. И даже такой ярый русофоб, как американский историк Р. Пайпс, отмечал, что «другу Ленина, парализованному инвалиду Ларину-Лурье принадлежит рекорд: за 30 месяцев он разрушил экономику сверхдержавы». Именно он разрабатывал и внедрял через Владимира Ильича схемы «военного коммунизма»: запрет торговли и замена ее «продуктообменом», продразверстка, всеобщая трудовая повинность с бесплатной работой за хлебную карточку, принудительная «коммунизация» крестьян…
Все это привело к голоду, разрухе. И к масштабному разжиганию гражданской войны. А «помощь» антисоветским силам становилась отличным предлогом для наращивания интервенции и дальнейшего расчленения страны. Причем и в этом случае кое-кто в большевистском правительстве играл явно нечисто. Еще 5 марта 1918 г. Троцкий в беседе с Робинсом выражал готовность отдать под контроль американцев главную железнодорожную артерию России, Транссибирскую магистраль. 27 апреля по просьбе союзников Лев Давидович вдруг приказал приостановить отправку на восток Чехословацкого корпуса, который должны были через Владивосток вывезти во Францию. И чешские эшелоны остановились в разных городах от Волги до Байкала. 11 мая в Лондоне в резиденции Ллойд Джорджа состоялось секретное заседание, где было решено «рекомендовать правительствам стран Антанты не вывозить чехов из России», а использовать «в качестве интервенционистских войск». И Троцкий немедленно подыграл! 25 мая по ничтожному поводу драки между чехами и венграми в Челябинске он издал приказ разоружить корпус: «Каждый чехословак, найденный вооруженным… должен быть расстрелян на месте. Каждый эшелон, в котором найден хотя бы один вооруженный солдат, должен быть выгружен из вагонов и заключен в концлагерь».
Приказ сыграл явно провокационную роль. Корпус взбунтовался. А «на выручку» чехам хлынули контингенты Антанты. Сибирь фактически отделилась от России. Это нашествие сопровождалось колоссальным разграблением. С Севера, из Закавказья, Одессы, Сибири интервенты вывезли огромные ценности, значительно превышавшие их затраты на «антисоветскую» борьбу. Впрочем, свергать советскую власть они вовсе не намеревались. Об этом недвусмысленно заявлял Ллойд Джордж: «Целесообразность содействия адмиралу Колчаку и генералу Деникину является тем более вопросом спорным, что они борются за единую Россию. Не мне указывать, соответствует ли этот лозунг политике Великобритании». Впоследствии английский премьер признавал: «Мы сделали все возможное, чтобы поддерживать дружеские дипломатические отношения с большевиками, и мы признали, что они являются правителями… Мы не собирались свергнуть большевистское правительство в Москве». О том же говорил и Вильсон: «Всякая попытка интервенции в России без согласия советского правительства превратится в движение для свержения советского правительства ради реставрации царизма. Никто из нас не имел ни малейшего желания реставрировать в России царизм». И чехи на Востоке, и англичане на Севере, и французы на Юге лишь захватывали то, что «плохо лежит».
Но планы прямой интервенции потерпели крах. Во-первых, в лагере Антанты не было единства, все видели друг в друге конкурентов, американцы боялись чрезмерных аппетитов и усиления англичан и японцев. Во-вторых, возникло массовое народное сопротивление. А руководство большевиков состояло не только из чужеземных агентов. В нем сформировалось патриотическое крыло, к коему принадлежали Сталин, Фрунзе, Дзержинский, Орджоникидзе, Ворошилов и др. Русские люди, возмущенные оккупацией (и засильем «интернационалистов» тоже), становились их опорой, это крыло усиливалось, и беспрепятственно торговать страной для троцких становилось затруднительно. В-третьих, карты западных держав смешало Белое движение. Несмотря на свою слабость, разобщенность, противоречивость, оно заняло строго патриотическую позицию, кабальные сделки с иностранцами отвергало и провозгласило борьбу за «единую и неделимую».
Хотя тем самым оно подписало себе смертный приговор. Если разобраться, то белогвардейцы не имели ни малейшего шанса на победу — поскольку слепо, до последнего, держались за союз с Антантой, считая его залогом успеха. А Антанта сделала все, чтобы они не смогли победить. Поддержка белых по сравнению с реальными возможностями Запада была мизерной. И осуществлялась только для затягивания гражданской войны, нарастания взаимного ожесточения, чтобы катастрофа России стала необратимой. Причем даже в ходе боевых действий можно отметить четкую координацию действий иностранцев и их эмиссаров в советских верхах.