После этого вступления Антони прямо перешел к цели своего со мной свидания, именно к тому, что ачинцы ищут покровительства нашей великой и могущественной монархии и желают принять подданство России…
“Если Вы не убеждены в справедливости моих слов, то приходите в 8 часов вечера ко мне, и я Вас сведу с уполномоченными ачинского султана” сказал он, прощаясь со мной.Не считая оставлять этого, быть может, важного, но во всяком случае интересного дела, в назначенное время я находился в Пенанге в доме Антони, где он познакомил меня с тремя азиатами, назвав их уполномоченными султана ачинского… Когда взаимные представления окончились, я им сказал, что никакой официальной роли в их ходатайстве принять на себя не могу и удивляюсь, как в деле такой важности они не отправили посольство. Уполномоченные, говоря на малайском языке, через посредство Лнтони повторили все, в сущности, сообщенное мне… добавив, что ачинское посольство в Россию немыслимо, что они имеют миссию от своих султанов, раджей и трех миллионов народа ходатайствовать о принятии их в подданство России. Мысль о присоединении к великой державе, под могущественным правлением которой благоденствуют многие миллионы магометанских племен, пришла им давно, вскоре после начала попытки голландцев покорить их независимость, но голландцам они никогда не покорятся, хотя ачинские порты блокируются, торговля остановлена, военные запасы истощились. Тем не менее, воинственные ачинцы никогда не согласятся быть покоренными…
Пользуясь пребыванием в Пенанге русского военного судна, они поспешили заявить общее, горячее желание своего народа. Столь редкое в соседних с ними водах появление русского флага вновь оживило их надежду на счастье принадлежать России и в заключение просили меня немедленно… телеграфировать об их ходатайстве в Петербург.
На это я возразил, что, так как мне неизвестны их полномочия, то я не могу дать ход их делу и считаю нашу беседу ничем иным как теоретическим разговором без всяких последствий. Тогда они сказали, что народ в крайности стремится вырваться из настоящего невыносимого положения и просили совета, как им поступить, чтобы достигнуть цели общего желания всего ачинского народа.
Я находился в бессильном затруднении; с одной стороны, мог легко скомпрометировать себя непрактическим советом, а с другой — не желал быть участником дела, в неблагоприятном исходе которого я нисколько не сомневался, но в то же время не мог на себя взять решить его в отрицательном смысле.