Россия, которой не было. Гвардейское столетие

Присмотревшись к обычаям московитов, он стал осторожнее и удвоил стражу во дворце, также отобрал из немцев и ливонцев триста самых рослых и храбрых воинов и поставил из них двести алебардщиками и сто трабантами (hartsiers), и во время его выходов они всегда окружали его; велев им роскошно одеваться, он дал им большое жалованье и весьма возвысил их, также велел одеть их в немецкое платье; над трабантами, среди которых было много шведских и ливонских дворян, он поставил капитаном Якова Маржерета (Магgueret), бывшего прежде капитаном немецкого отряда, и они были весьма роскошно одеты в бархат и золотую парчу, носили дорогие плащи и позолоченные протазаны с древками, покрытыми красным бархатом и увитыми серебряною проволокою. И каждая сотня алебардщиков имела своего капитана; один из них был шотландец, по имени Альбрехт Лантон (Albrecht Lanton), и его воины носили кафтаны фиолетового сукна (in peerts laecken) с обшивкой из зеленого бархату, другой капитан был Матвей Кнутсен (Matthys Cnoettsen) из Дании, который при Борисе, после [смерти] герцога Иоанна, поступил на царскую службу, и его воины также носили кафтаны фиолетового сукна с обшивкой из красного бархату; и эти три капитана вместе с лейтенантами были пожалованы деревнями и землями и сверх того ежегодно получали большое жалованье. Также алебардщики и трабанты были щедро одарены и должны были всегда окружать царя, а некоторые из них – поочередно держать ночной караул во дворце; и когда царь выезжал верхом, то трабанты также должны были следовать за ним верхом, ибо у каждого из них была лошадь; а алебардщики провожали царя пешком до ворот, где и ожидали его возвращения, и трабанты имели при себе каждый раз, когда выезжали, заряженные пистолеты.

Это казалось московитам весьма диковинным, ибо они ничего подобного не видали и не знали, что об этом думать, ибо все московские прирожденные цари выезжали верхом в сопровождении одних стрельцов. И последних Димитрий держал постоянно при себе, две или три тысячи человек, вооруженных длинными пищалями; он повелел также отлить много пушек, хотя их было много в Москве. Сверх того он иногда приказывал строить крепостцы, и брать их приступом, и обстреливать из больших пушек, в чем принимал участие сам, как простой воин, и не пренебрегал никакою работою, желая вселить в московитов доброе разумение, как вести войну, и однажды повелел сделать чудище – крепость, двигавшуюся на колесах, с многими маленькими полевыми пушками внутри и разного рода огнестрельными припасами, чтобы употребить [эту крепость] против татар и тем устрашить как их самих, так и их лошадей, и поистине это было измышлено им весьма хитроумно. Зимою эту крепость выставили на реке Москве на лед, и он [Димитрий] повелел отряду польских всадников ее осадить и взять приступом, на что он мог взирать сверху из своих палат и все отлично видеть, и ему мнилось, что эта [крепость] весьма удобна для выполнения его намерения, и она была весьма искусно сделана и вся раскрашена; на дверях были изображены слоны, а окна подобно тому, как изображают врата ада, и они должны были извергать пламя, и внизу были окошки, подобные головам чертей, где были поставлены маленькие пушки. Поистине, когда бы эту крепость употребили против таких врагов, как татары, то тотчас же привели бы их в замешательство и обратили в бегство, ибо это было весьма искусно придумано. Того ради московиты прозвали ее чудищем ада, и после смерти Димитрия, которого они называли чародеем, говорили, что он на время запер там черта, и там его [Димитрия] также сожгли.

Он повелел также отлить много мортир (mortieren), чтобы стрелять ядрами (vierballen), и часто испытывал их; сверх того он часто вместе с дворянами принимал участие в военных забавах (lustich stormende crychswyse) и часто подвергал себя опасности (alte bloot gof), и однажды заговорщики положили убить его во время подобной игры, но страх помешал им; и он также возвысил князя Федора Ивановича Мстиславского и подарил ему весь дом покойного царя Бориса, и когда Мстиславский уверял, что он не достоин такой милости, то он [Димитрий] сказал: «Ты лучше Бориса, который был предателем отечества», и дал ему также жену из рода Нагих, родственников старой царицы, его [Димитрия] мнимой матери, и они [Нагие] снова возвысились, после того как во время Бориса столь долго пробыли в нужде и опале; и он выдал дочерей из этого рода за многих московских бояр, а их дочерей повыдавал в свою очередь за Нагих, и удостаивал своим посещением; также велел устраивать веселые охоты и потехи; все это он делал для того, чтобы показать, что его родственники или свойственники сближаются с боярами, непричастными ни к одной партии (neutralen heeren), и [чтобы] таким образом, с помощью брачных союзов, рассеять все их подозрения.