Россия: критика исторического опыта. Том1

Авторитарный идеал постепенно укреплял свои позиции еще во время господства предыдущего идеала. Имели место неуклонный рост вотчинного и сокращение поместного землевладения. Отсутствовало сопротивление черносошных дворцовых крестьян при передаче их в вотчинное землевладение. Вотчинники и помещики не оказывали сопротивления строжайшей законодательной регламентации, ограничивающей их инициативу в распоряжении землей, не возражали против оговорок власти по поводу привилегий вотчинников по ранее выданным охранным грамотам. Не было решительного сопротивления крестьян росту власти помещика над крестьянским миром. Возрастали тенденции к единовластию помещика и его доверенного лица среди крестьян [4].

В XVIII веке усилилось стремление государства подчинить вотчинную жизнь определенным правилам, нормам, инструкциям. «Вместо общих положений и ссылок на обычай, вместо молчаливого допущения существующей практики, инструкция XVIII века вносит точные и детальные указания, проникающие в жизнь вотчины и регулирующие все ее подробности. Наказы XVII века гораздо больше полагаются на непосредственное холопское чутье приказчиков, которые должны были чувствовать и угадывать волю вотчинника» [5]. Инструкции четырех поколений князей Щербатовых показывают, что с 1720 по 1780 год происходило все большее подчинение крестьянской общины хозяйственной деятельности вотчины. Существенно возросло стремление к регламентации и опеке. Древние локальные миры ставились под непосредственное авторитарное управление.

В 50–х годах был организован Приказ тайных дел — личная канцелярия царя. Он давал возможность царю решать важнейшие вопросы в обход думы. Возникла практика так называемых «именных указов», т. е. законодательных актов, принятых царем без думы. С этого момента можно полагать начало крайнего авторитаризма. Выборные должности превращались в обычную службу царю, с той лишь разницей, что она не давала обычных выгод. Именно царь творит «суд и правду», — говорится в постановлении собора 1660 года. Манихейская логика брала реванш за свое ограниченное временное ослабление. Этот инверсионный поворот привел к авторитарному идеалу в его крайних формах, далеко выходящих за традиционные формы авторитаризма. Господство авторитарного идеала возникает на основе разочарования людей в своей способности брать на себя ответственность за собственную жизнь в масштабе общества. Возникает настроение, которое Гоголь в «Тарасе Бульбе» выразил словами: «Лучше бы и не было того пира». Это порождает стремление искать Правду в тотеме, отце, вожде, царе. Оно включает согласие на насилие над собой внешнего детерминированного жесткого порядка, что развязывает руки «начальству». Крайний авторитаризм основывался на представлении о высшей Правде как эманации монарха. Этот идеал был закреплен законодательно: «Его величество есть самовластительный монарх, который никому на свете в своих делах ответу дать не должен, но силу и власть имеет, свои государства и земли, яко христианнейший государь по своей воле и благомнению управляет» [6]. «Монархов власть есть самодержавная, которой повиноваться сам Бог за совесть повелевает» [7]. Точно так же как древний тотемизм оказался, говоря языком классической философии, снят в монотеизме, тотемистическая культурная основа власти первого лица была снята обоснованием власти царя как божественной. «Царь яко Бог, еже возхощет, в области своей может сотворить» [8].

Таким образом, единство достигалось единоличной волей монарха, воля каждого и всех должна была слиться с его волей. Монарх выступал как единственное воплощение Правды, а его решения были своеобразным благодеянием, благодатью, нисходящей на подданных. Народ, следовательно, сам по себе, без благодати власти, не способен следовать Правде. Осуществился идеал писателя Симеона Полоцкого (1629–1680), уподоблявшего отношение начальников к народу отношению пастуха к овцам. Подданный, подобно овце, не ропща должен снабжать власть молоком, мясом, шерстью. Пастух же обязан обеспечить охрану их от хищников, а при стрижке не резать шкуры. По его представлению, власть и право самодержавно повелевать вручил царю Бог. Сам Петр считал, что его указы являются «фортецией правды». Поэт, общественный и церковный деятель Феофан Прокопович (1681–1736) придерживался точки зрения, что царь — наместник Бога на земле. Ю. Крижанич в книге «Политика» (1663–1666) полагал, что «самовладство», т. е. самодержавие, «это — жезл Моисеев, которым царь-государь может творить все необходимые чудеса». Монарх стал рассматриваться как монополист творческого начала в обществе, единственный источник позитивных инноваций.