Россия: критика исторического опыта. Том1

Манифест о вольности дворянства нанес мощный удар по нравственным основам системы. Неслыханная в России отмена крепостничества хотя бы для одного сословия не могла не потрясти все здание. Сложившееся равновесие было нарушено. Все более перед лицом власти выступали особые интересы крестьянства. Крестьянин видел оправдание своей крепостной зависимости в том, что его труд был платой помещику за службу государю, за сохранение власти царя–батюшки. Попытка воплотить в жизнь либеральный идеал означала, что государство вступило в конфликт с синкретизмом, т. е. с реальной нравственной основой интеграции общества. Принцип партиципации личности к целому оказался подорванным в одном из социально значимых пунктов, тогда как либеральный идеал не мог заполнить образовавшуюся пустоту в массовом сознании. По крестьянской логике царь, освободив своих слуг от обязательной службы, должен был освободить и крестьян от обязанности их содержать. Эти настроения выражены небогатым дворянином Федором Кречетовым: «Раз дворянам сделали вольность, для чего же не распространить оную и на крестьян, ведь они тоже человеки». Он был репрессирован и вышел из заключения лишь в царствование Александра I.

Локализм обескровливал государство. Весь государственный аппарат был подвержен его влиянию. Даже губернаторы были не только представителями самодержавия на местах, но и локальными центрами власти, в каких–то позициях противостоящими центру. Дворянину предоставлялось право ограничиваться своими местными делами. «Начался процесс обезгосударствления, «дезинтеграции» дворянства» [17]. В первое время на местах наблюдался известный энтузиазм, но уже вторые выборы выявили традиционное отношение к выборной должности как к обременительной обязанности, к тяглу. В начале XIX века гражданская служба у дворян «не пользовалась особенным сочувствием, клички «приказной», «чернильная душа», «крапивное семя» и т. п., бывшие в общем употреблении со времени Сумарокова и Фонвизина, наглядно свидетельствовали о пренебрежительном отношении к людям, которым, однако, вверялись важные государственные дела. Для дворянина вступление в ряды чиновников считалось даже неуместным, и взгляд этот поддерживали иногда указанием высших правительственных лиц» [18]. Это негативное отношение распространялось также и на выборные должности.

Выборные органы пасовали перед бюрократией. Причины заключались в традиционной слабости государственного самосознания. Не дала также ожидаемого эффекта ликвидация самостоятельных центральных учреждений. Местный аппарат не справлялся с растущим потоком бумаг, поступающих сверху. Злоупотребления и волокита местных властей порождали недовольство. Новые учреждения работали медленно и обходились дорого. Коллегиальность рождала невиданную волокиту. Идеал согласия весьма быстро показал свою ограниченность, поскольку глубоко расколотое общество не создавало более или менее удовлетворительных организационных форм, соответствующих идеалу, да и сам он не получил достаточно конкретизированной разработки. Иначе говоря, этот идеал, как, впрочем, и все предшествующие, не создавал достаточной основы для преодоления социокультурных противоречий, противоречий между массовым сознанием и государством как социальным интегратором. Реформа управления, предполагавшая объединение государственного и локального интереса в единой организации, реально не смогла способствовать их слиянию. Не хватало творческого объединяющего начала, общей основы для большого общества и местного мира. Спонтанные силы во всех сословиях, включая дворянство, не стремились достаточно активно к интеграции, не были пронизаны сознанием ценностей большого общества. Положение все больше осложнялось. Отказ от некоторых элементов государственного крепостничества означал, что в правящей элите возникло стремление демонтировать основы синкретического общества и государства. Но этим не решался вопрос об альтернативе. Либерализм пытался выдвинуть новый идеал, но его абстрактность и оторванность от массовой базы практически не позволяли рассматривать его в качестве альтернативы, имеющей реальные шансы на реализацию. Принцип всеобщего согласия не мог быть превращен в государственную политику по отношению к основной массе населения — крестьянству. Оно в глазах власти выглядело скорее как нечто внешнее по отношению к государственности. Положение государства, высшей власти ухудшилось вдвойне как в связи с уходом дворянства в местные дела, так и с появлением в сознании крестьян представления о несправедливости своего положения, ростом враждебности ко всякому начальству, стремлением отдаться царю–батюшке. Все это угрожало катастрофической дезинтеграцией.