Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4

Андрей Ильич Фурсов Россия между революцией и контрреволюцией Холодный восточный ветер 4

Предисловие

Общая тема этой книги — Россия сквозь призму того, что происходит в мире и мир сквозь русскую призму. Название одной из глав — «Холодный восточный ветер» — метафора, позаимствованная мной из шерлокхолмсовского рассказа А. Конан Дойла «Его прощальный поклон». Для меня это символ того здорового студеного ветра, который необходим для уничтожения гнили, скопившейся в России и в мире за последние 30–40 лет. То, что этот ветер может прийти только с Востока, у меня нет никаких сомнений — больше ему взяться неоткуда. Именно о том, какую конкретную властно-общественную форму он примет, я и размышляю в последней главе этого сборника.

Эта книга выходит в год столетия начала войны, которую именуют Первой мировой (1914–1918 гг.), хотя это и не совсем точно. Во-первых, мировыми войнами были и революционные и наполеоновские (1792–1815 гг.), и Семилетняя (1756–1763 гг.) — войны за мировую гегемонию между Великобританией и Францией; эмбриональной мировой войной была Тридцатилетняя (1618–1648 гг.). Во-вторых, есть некоторый резон в точке зрения, согласно которой так называемые Первая и Вторая мировые войны с межвоенным, заполненным локальными войнами периодом, составляют Тридцатилетнюю войну XX века. Но это к слову. Главное в том, что 1914 год оказывается далеким зеркалом 2014 года — по остроте ситуации, по факту наступления Запада на русский мир — сегодня, как показывает украинская ситуация, с использованием уже не немцев, а неонацистов украинского («славянского») разлива, бандеровских орков.

Стремление североатлантических верхушек изолировать Россию на международной арене, чему аплодирует пятая колонна в РФ, напоминает ситуацию 1938 — первой половины 1939 г., когда СССР оказался в изоляции, пробить которую Сталину удалось Советско-германским договором в августе 1939 г. Разумеется, большинство исторических аналогий, как заметил когда-то Гегель, носит поверхностный характер. Однако это не значит, что ими можно пренебречь. Материалы этой книги — прямо или косвенно — подобраны в немалой степени под углом исторических сравнений. Последние особенно важны в тех ситуациях, которые историк Фернан Бродель называл пересдачами карт социальных игр, а я называю проще: пересдачами карт Истории. Именно в такой «картежный период» мы и вступаем. Выход из него — где-то в начале XXII в. И хотя этот выход явно не будет похож на мир, изображенный ранними Стругацкими в книге «Полдень. XXII век», надо постараться, чтобы он не оказался похожим на мир поздних Стругацких, чтобы «прогрессоры» (они же «регрессоры») оказались там, где им положено, — на обочине исторического процесса, а еще лучше — у параши.

Андрей Фурсов

Дефальсифицируя историю Скрытые субъекты мирового управления, Россия и психоисторическая война