Россия молодая (Книга 1)

Рябов лежал навзничь на горячем песке, жадно вглядывался в Таисьино лицо, держал в ладони ее тонкое запястье, слушал, как в два голоса, точно давно спевшись, они выводили:

Одеялышко - ветры буйные,

Покрывалышко - снеги белые...

Двина негромко шелестела у берегов, солнце грело все жарче, едва заметно двигался парус на шняве, входящей в устье.

- Чего не поешь? - спросила Таисья, склонившись к лицу кормщика. Чего задумался, Ваня?

Он вздохнул, усмехнулся, сказал ласково:

- Чудно как-то все. Не верится, словно бы...

- А ты верь!

Она глядела на него близко, переносье ее обсыпали веснушки, в глазах стоял влажный счастливый блеск.

Митенька сидел в стороне, пересыпал песок из ладони в ладонь, рассказывал:

- Батюшка твой, Таисья Антиповна, ноне везде перебывал, до полковника Снивина до самого дошел, спознал, что уводом на конях уехали, а куда, того никто ему поведать не может. До поручика тоже зашел, поручик прикинулся незнайкой. Выпивши батюшка твой, Таисья Антиповна, и с ним от полковника приказной при сабле, тоже выпивши. На телеге двуконь по всему городу ездиют и большие деньги за кормщика посулили, кто дядечку споймает. Берегтись теперь вам сильно надобно.

- Убежим в Колу, не найдут! - сказал кормщик. - Дорога недалеко - от Холмогор до Колы всего и есть тридцать три Николы. Убежим, Таюшка?

- Убежим, - беззаботно, думая о другом, сказала она.

- Да ты слышишь ли, о чем говорю?

- Как не слышать: убежим - спрашиваешь, убежим - отвечаю...

И засмеялась. Он тоже засмеялся. Засмеялся и Митенька.

- Смехи какие нашли, - сказал кормщик. - И чего смеемся-то?

- Про топор вспомнила, - все еще смеясь, молвила Таисья. - Как ты топор потерял...

Вечером Митенька ушел, и опять они остались вдвоем. С моря покатилась набируха, ветер засвистел гуще, по небу поползли тучи. Рябов посмотрел таможенную посудинку, что лежала на берегу, подтыкал ее паклей, нашел весла; крякнув, спихнул лодчонку в воду. Таисья, прищурив ресницы, смотрела на мужа.

- А тебе без моря уж и жизнь не в жизнь?

Кормщик виновато поморгал, ответил не сразу:

- Да коли ненадобно, так чего же...

- Ладно, пойдем! - сердито улыбнувшись, сказала Таисья.

Выкинулись из устья сразу, кормщик громко сквозь вой ветра крикнул:

- Учись, женка! Заберут меня, сама станешь кормщиком. Была тут о прошлые времена одна Марфа самым лучшим кормщиком, ходила до Канина Носа и далее... Учись, вон, где чего. Вон, видишь, - вьюн, тое течение делается со встречи, когда набируха идет и река ей впоперек ударяет. Вьюна пасись... Когда на вьюн наскочила, в море выбрасывайся, его не бойся, камня бойся, кошек, скал... Костлявый берег - того бойся, как мы камни называем, костливость...

Ветер круто, с силой вел посудинку, словно птица влетела она в салму в узкий проливчик и, слегка накренившись, миновала острые, черные прибрежные горушки.

На ветру, в серых сумерках ночи рассказывал Рябов, как важивать корабли в устье, по каким приметам запоминать мели. Таисья сидела рядом, вздрагивала от сырого ветра, жалась к мужу, спрашивала:

- А тут и большие корабли пройдут?

- То Мурманский рукав, неверный, через него мелководные посудинки с грехом пополам хаживают. А далее, видишь, вон куда показываю, название ему Поганое Устье, вовсе мелководье, его пасись. Теперь сюда гляди да запоминай, - назад сама поведешь. То Заманиха, стрежу ейному не верь, нонче он таков, а завтра иначе повернет, и сядешь на мель...

Не выпуская дрог, надавливая боком на стерню, в кафтане, распахнутом на ветру, с глазами, остро сощуренными, он одной рукой обнял Таисью за плечи, наклонился и стал целовать мокрое лицо, теплые, раскрывшиеся навстречу губы.

- Потопнем, Ванечка! - наконец сказала она.

- Небось, вместе! - ответил он.

- Жалко тонуть, Ванечка!

- Небось, у бога-то монасей нет, житье полегче.

- Не срамословь...

Лодья развернулась под ветром, пошла, кренясь, куда гнал ее ветер, кормщик выпустил дрог из руки, рулевое весло завалилось на бок...

- Ох, кормщик! - сказала Таисья. - Ну что ты за мужик такой бесстрашный...

4. УМНИЦА, РАЗУМНИЦА...

Потом, смеясь, Рябов молвил:

- И куда это нас занесло? Ивняка-то, кажись, не должно быть... Бери-ка весло, женка, выводи корабль!

Таисья вздохнула:

- Погоди, посплю.

Она задремала, а он долго осматривался, потом резко переложил весло, повел посудинку к таможенной будке, шибко врезался днищем в песчаный берег, взял Таисью на руки и внес в караулку. Далеко в деревне пели петухи, один прокричал, второй, третий, звонко пролаяла собака. Хотелось есть. Рябов налил в кружку гданской, стряхнул с вяленого палтуса муравьев...

- А я? - спросила Таисья.

Шатаясь спросонья, подошла к нему, села рядом на лавку, вылила водку на землю, молча, с закрытыми глазами, стала жевать пустой хлеб. Потом, словно во сне, сказала:

- Лада.

- Чего?

- Лада мой! - повторила она. - Лада. Муж. Лада.

Засмеялась, припала к его плечу, вздохнула. И строгим голосом велела:

- Теперь спать меня уклади.

Удивляясь сам на себя, на нее, на все, что случилось, он опять взял ее на руки, уложил, сел рядом. Ресницы у Таисьи дрогнули, она спросила:

- Чего не поёшь? Пой! Мамушка моя мне певала...