Россия молодая (Книга 2)

- Сказано - сиди!

- Да ты пошто щиплешься? - рассердился Ванятка. - Ты, парень, как обо мне думаешь? Я тебя так щипну, что ты за борт канешь, одни пузыри вверх пойдут...

- Щипнешь - тут тебе голову и отрубят! - ответил Алексей.

- Голову?

- Напрочь отрубят! И на рожон воткнут! Щипни, спробуй!

- Не забоюсь!

- А вот и забоялся!

Ванятка сбычился, склонил кудрявую голову набок, крепко сжал кулаки. Алексей стоял перед ним - высокий, с волосами до плеч, белолицый, злой, - и кто знает, что бы случилось дальше, не появись в это время на шканцах кормщик Рябов. Спокойным шагом подошел он к мальчикам, положил руку на плечо сыну, повернул Ванятку к себе.

- Ступай-ка, детка, домой! - велел он ровным и добродушным голосом. Ступай, лапушка. Мамка там об тебе убивается, бабинька Евдоха плачет... Идем, на шлюпку отведу, идем, сынушка...

Алексей дернул Рябова за рукав, крикнул:

- Ему наказно при мне быть, при моей особе!

- Так ведь он, господин, тебя поколотит...

- А поколотит - казнят его!

- Для чего же мне оно надобно? - усмехнувшись, ответил Рябов и снова обратился к Ванятке: - Нет, сынушка, быть нынче по-моему. Пойдем!

Алексей топнул ногой, Рябов словно бы и не заметил этого. Не торопясь отвел он сына к трапу и, с ласкою глядя в его полные гневных слез глаза, тихо заговорил:

- Ладно, деточка, ладно, родимый. Ты его лучше, ты его смелее, ты его сильнее, да ведь недаром сложено, что и комар коня свалит, коли волк пособит. Он - комар, да за ним волков сколько! Иди, детушка, домой, да не тужи, подрастешь маненько - пойдем с тобою в море на большом корабле, паруса взденем...

- Решение-то мое, тятя, нерушимое, - плача крупными в горох слезами, сказал Ванятка.

- Что оно за решение?

- Нерушимое - на корабле с тобою идти!

- Пойдешь, голубочек, пойдешь! - успокоил Рябов. - Не нынче, так скоро. И будет из тебя добрый моряк, поискать таких моряков. И нерушимо твое решение, нерушимо...

Он спустился вместе с сыном по трапу, посадил его в шлюпку, дал ему целую копейку на гостинцы и долго махал рукою, стоя у корабельного борта.

3. НА БОГОМОЛЬЕ!

Вечером город Архангельск провожал государев флот. К двинскому берегу в карете, подаренной Петром, приехал Афанасий, но выйти на пристань по слабости уже не мог. Отходящим кораблям салютовали пушки, громко и торжественно звонили колокола. С иноземных торговых судов внимательно смотрели на цареву яхту в подзорные трубы, архангельские иноземцы-негоцианты во главе с консулом Мартусом переговаривались:

- Вот его миропомазанное величество - в скорбном для моления платии.

- К Зосиме и Савватию отправляется.

- Сие надолго. Русские цари любят молиться.

- Но зачем целым флотом?

- Они говорят, что так будет угодно их богу.

Афанасий в последний раз помахал рукою кораблям - они уходили один за другим, попутный ветер надувал серебряно-белые паруса. Но у Новодвинской цитадели флот вновь встал на якоря. Под покровом темной августовской ночи тайно, без огней и разговоров, начали принимать на суда преображенцев, матросов, стрельцов, пушкарей. Люди поднимались по трапам молчаливой чередою, корабельщики разводили их в назначенные места, где уже были приготовлены котлы с масляной кашей, бочки квасу, сухари на рогожках.

На "Святых Апостолах" у трапа стоял сам Петр Алексеевич с Иевлевым, Апраксиным и Меншиковым. Преображенцы даже в темноте узнавали царя, он негромко с ними пошучивал. Меншиков, не успевший за хлопотами поужинать, точил крепкими зубами сухую баранку. Иевлев и Апраксин, стоя поодаль, негромко переговаривались. Дул теплый попутный ветер. Крупные, яркие звезды смотрели с неба на эскадру, на карбасы, с которых шли люди, на валы и башни крепости. Пахло смолою, иногда ветер доносил с берегов запахи сухих трав. Было слышно, как Петр порою спрашивал:

- Чьи люди?

Из темноты отвечали:

- Князь Мещерского, государь, полку.

- Князь Волконского полку!

- Кропотова, государь!

Меншиков хотел было закурить трубочку, Петр ударил его по руке:

- Ты, либер киндер, я чаю, вовсе одурел?

- Гляжу - и не верю! - тихо сказал Апраксин Иевлеву. - Истинно дожили. Флот. И немалый корабельный флот.

Петр издали спросил:

- Господин адмирал, не довольно ли? Четыреста душ приняли...

- Пожалуй, и довольно! - ответил Апраксин.

- Чего довольно? - откуда-то из темноты спросил Рябов. - Еще сотни две можно взять. Не лодья, я чай, не коч и не карбас, - корабль!

Боцман Семисадов считал:

- Четыреста шесть, четыреста семь, четыреста восемь, - давай, ребята, веселее...

На рассвете эскадра миновала шанцы и вышла в открытое море.