Россия молодая (Книга 2)

Шаутбенахт кивнул, соглашаясь. В каюту опять вошел слуга в красном кафтане, принес кувшин с ячменным пивом. Юленшерна не заметил его, слуга медленно, старательно расставлял кружки...

- Что там дальше будет - кто его знает! - продолжал Рябов. - Похвалит король али не похвалит, с деньгами завсегда проживешь, а без них - никуда. Не мудрен мужик, да киса ядрена. Вот я так и сужу. Цена моя большая, не таюсь, господин, да и затея ваша немалая...

- Сколько же он хочет денег? - сквозь зубы спросил шаутбенахт Окке.

- Много! - ответил Рябов, и глаза его опять вспыхнули. - Поболее, чем иуда...

- Дядечка! - воскликнул Митенька. - Дядечка! Бога побойтесь...

Рябов повернулся к Митеньке, сказал с жестокой усмешкой:

- А чего мне в сем деле бога бояться, Митрий? Не ершись, парень, не то живо тебя на цепь посадят. Сиди...

Окке шепотом перевел шаутбенахту, о чем говорили Рябов с Митенькой, ярл Юленшерна кивнул на Митеньку, спросил:

- Он хотел бы, чтобы его вздернули? У нас сие быстро делается... И, ежели твоя цена будет слишком высока, я позову профоса, который умеет торговаться...

Кормщик хитро прищурил глаз:

- Умеет? Ой ли, господин? Умел бы, так не стояла бы здесь твоя эскадра...

Он поднялся, поблагодарил за хлеб-соль, сказал твердо:

- Значит, не сторговались. Какая уж тут торговля, когда палачом грозят...

Быстро подошел шхипер Уркварт, встревоженно спросил, что случилось; Рябов ответил, что не любит, когда ему палачом грозятся.

- Поначалу вежливо, все как надо, а теперь и вешать? Не больно много толку с вешалки с вашей... Карбас потопили, снасть на дне, а теперь палача... Нет, други, не тот Иван Савватеич Рябов человек, чтобы его вокруг пальца обвести да обдурить, когда он выгоду свою видит...

- Сколько же, черт возьми?! - крикнул Юленшерна.

Рябов пошептал, словно прикидывал в уме, подвигал пальцами, сказал твердо:

- Риксдалеров золотых пять сотен. Триста нынче - да чтобы на стол выложить, двести - когда дело будет сделано. Стой, погоди, не все еще. Харч в море чтобы не с матросского стола шел, а отсюдова, да как скажу - так и подавали...

Окке переводил, в адмиральской каюте все затихли, слушали изумленно. Шхипер Уркварт улыбался, полковник Джеймс смотрел в раскрытые двери галереи на бегущие за кормой волны...

- И чтобы в канатном ящике меня не держать! - говорил Рябов. - Каюту мне, как всем прочим морякам, и со всем приличием чтобы со мной говорили. Да виселицей меня не пугайте - пуганый!..

Он подумал и добавил в тишине:

- Еще как чего вспомню - скажу...

Окке кончил переводить, шаутбенахт Юленшерна сжал кулаки, как делывал это перед тем, как ударить провинившегося матроса в зубы, посмотрел на свои перстни, ответил:

- Наглец!

- Чего? Чего? - с любопытством спросил Рябов.

Окке не ответил - смотрел на шаутбенахта. Фру Юленшерна сказала назидательно:

- Мой друг, не торопитесь с отказом. Подумайте.

- Перестань ходить перед глазами! - с раздражением крикнул Юленшерна Якобу. - Кому нужно сейчас это дурацкое пиво?

И, позвонив флаг-офицера, велел сию же минуту прислать казначея эскадры с деньгами. Окке поклонился Рябову, рассказал, что его условия приняты.

- То-то что приняты! - угрюмо ответил кормщик. - А то шумит на меня, кулаком грозится...

Деньги он считал долго, потом потребовал себе кошелек, затянул на нем ремешки, но раздумал, и еще раз принялся считать золотые монеты. Остолбеневший Митенька из своего угла смотрел на него широко раскрытыми испуганными глазами: перед ним был другой человек - страшный, жадный, совсем не похожий на того Рябова, которого он знал и любил всем сердцем...

Завязав кошелек, кормщик сказал шхиперу Уркварту:

- Еще немного и взял я с вас. Считай сам - карбас купить сколько станет? Сети добрые, снасть какую. Монастырю должок отдать. Женке гостинца, себе на гульбу... Да приодеться надобно, а то ходишь - шапка волосяная, рукавицы своекожаные, не осуди, что в лаптях, - сапоги позабыл в санях. Да и жить еще надобно - вот и выйдет баш на баш!

Он хлопнул Уркварта по жирной спине, засмеялся и сказал:

- Что ж песни петь бросили? Давайте гуляйте, гулять дело доброе, нынче-то живы, а чего завтра будет - кому ведомо? Разбойник - живой покойник...

Уркварт не понял, удивился:

- А разве может быть живой покойник?

- То - пословица! - ответил кормщик. - А в пословице еще не то бывает...

Митенька все смотрел на кормщика, - нет, это был он, Иван Савватеевич, и глаза прежние, такие, как делались у него в море, в злую непогоду, когда иные рыбаки уже пели себе отходную, а он смотрел вдаль, искал горизонт, прищурившись, и злые огоньки горели в зеленых зрачках...

Слово становится делом, дитя - мужчиной,

Ветер - бурей, кто же в этом сомневался?

Шамиссо

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1. ДИТЯ - МУЖЧИНОЮ...

Флаг-офицер и кают-вахтер с масляным фонарем в руке повели их по коридору в каюту, назначенную кормщику капитаном "Короны". Слабый свет озарял абордажные крюки, висящие по стенам, ведра на случай пожара, короткие копья, удобные для боя в узких корабельных переходах, свернутые кошмы, полубочки с песком.

- Здесь! - сказал флаг-офицер.