Артиллеристы работали у пушек: вынимали ствольные пробки, раскрепляли, расправляли тали. Готлангеры - артиллерийские прислужники, в коротких курточках без рукавов, в железных нагрудниках - укладывали справа у пушки пыжевник и банник, слева вешали кошель с пыжами, с грохотом кидали на предназначенные места ломы и гандшпуги. Палубные матросы, кряхтя и ругаясь, ставили между каждыми двумя пушками полубочки с водою, над которыми, чадя, горели пушечные фитили. Из погребов артиллерийские носильщики бегом таскали в корзинах ядра, картечь, порох. Корабельные слесаря раздавали абордажным солдатам исправленное и отточенное боевое оружие. Матросы-водолеи поливали палубы водою, чтобы из-за пустяка не вспыхнул пожар. Корабельные шхиперы командовали натягиванием плетенных из линей сеток над шканцами и баком. Сетки эти должны были удержать во время боя падающие на людей осколки мачт и рей.
Внизу, по трапам и переходам, матросы спускали в глубокий трюм гроб с останками полковника Джеймса, сзади шел эскадренный лекарь, просил жалостно:
- Осторожнее, почтенные господа! Вы не знаете, каких трудов мне стоило нынче изготовить это тело к тому, чтобы оно не испортилось...
Матросы, кряхтя, отругивались:
- Нас-то никто не станет штопать после смерти...
- Нашего брата просто кидают в море...
- У него было написано в контракте...
- В контракте или без контракта - все нынче отправимся на дно...
- Как, гере магистр? Чем кончится этот проклятый поход?
В трюме корабельный слесарь запаял дубовый гроб в железный футляр. Капеллан пошептал губами над покойником и вместе с лекарем отправился наверх, спрашивая по пути:
- Где безопаснее, гере доктор, во время сражения? Под палубным настилом или на шканцах?
По дороге они вдвоем зашли в кают-компанию и выпили по большому стакану бренди. Капеллан захмелел, сделался слезлив, в тоске жаловался, что видел недобрый сон, вспоминал свою тихую родину - город Гафле. Лекарь угрюмо посмеивался, потом бросил кости - чет или нечет. Вышел - нечет.
- Плохо? - спросил капеллан.
- Не видать вам Гафле! - сказал лекарь. - Зато вы несомненно попадете в царствие небесное, ибо погибнете за святое дело!
Молча они поднялись наверх.
Здесь ярл Юленшерна хмуро смотрел в смутную даль, слушал, как перекликаются сиплые голоса матросов:
- Якорь чист!
- Якорь чист, гере боцман!
- Якорь чист, гере лейтенант!
- Якорь чист, гере капитан!
Уркварт, гремя кольчугой, подошел к шаутбенахту, сказал четко:
- Якорь чист, гере шаутбенахт!
Ярл Юленшерна, не оборачиваясь, приказал:
- Благословение, капеллан!
Капеллан нетвердо ступил вперед, молитвенно сложил руки, произнес, запинаясь:
- Да благословит наш подвиг святая Бригитта!
Большой медный колокол зазвонил на молитву. На шканцах, на юте, на баке, на шкафуте, на пушечных палубах, в крюйт-камере все матросы, солдаты, офицеры, наемники, пираты, грабители - от дель Роблеса до Бэнкта Убил друга - преклонили колени, сложили ладони, закрыли глаза, шепча молитвы...
Капеллан молился, по багровому от выпитого бренди лицу катились благочестивые слезы...
- Довольно! - сказал Юленшерна, поднимаясь с колен.
Большой медный колокол ударил опять. Барабаны забили "Поход во славу короля!" Горны на всех кораблях эскадры запели: "Никто не победит тебя, Швеция!" Ярл Юленшерна махнул платком - "поход".
И тотчас же Уркварт в говорную трубу произнес медленно и раздельно:
- Поход! На местах стоять, друг с другом не говорить, табаку не курить, к бою иметь полную готовность...
На пушечных палубах офицеры повторяли:
- Поход! На местах стоять, друг с другом не говорить, табаку не курить, к бою иметь полную готовность...
Корабли медленно, осторожно, один за другим, входили в широкое устье Двины. Пушки настороженно и грозно смотрели из портов. На мачтах ветер развевал огромные полотнища шведских флагов.
3. ФИТИЛИ ЗАПАЛИТЬ!
От самого Святого Носа невидимые шведам глаза сторожили их эскадру. И в те самые минуты, когда в двинском устье ярл Юленшерна приказал поднимать якоря, мужичок в домотканной промокшей рубахе вылез из кустов лозняка, поймал за веревочный недоуздок свою лошаденку, пробежал рядом с лошаденкой несколько шагов по чмокающему болоту, подпрыгнул, повалился на спину лошади животом, перекинул ногу в лапте и, отчаянно болтая локтями, пошел вскачь туда, где дожидался его другой мужичок, готовый к тому, чтобы мчаться дальше - к матросам, сидящим возле сигнальной пушки у шалашика...
Рыбаки, посадские люди, монахи в мокрых подрясниках и рыбацких сапогах, кто с копьем за плечами, кто с топором за поясом, кто с мушкетом, - садились на коней, гнали к цитадели. По новым тайным гатям, по скрытым тропинкам мчались кони, малые посудинки перевозили гонцов через воду, коли случалась она на пути, из прибрежных густых кустарников, из-за скирд сена, из-за березок следили за эскадрой зоркие, привыкшие к морю, недобрые глаза поморов...
И задолго до того, как вперед смотрящий флагманского судна увидел Новодвинскую цитадель, там на плацу запели крепостные горны, на выносных валах, на башнях, на стенах тревожно ударили барабаны.