Россия молодая. Книга 2

Но вельбот уже нельзя было спустить, и шаутбенахт Юленшерна оставил свою «Корону» на маленькой шлюпке, бежал с горящего корабля, покинул флагманское судно и более на него ни разу не оглянулся, – ему страшно было смотреть, видеть, думать. Он сидел в шлюпке ссутулившись, закрыв желтое лицо желтыми ладонями, – маленький старичок в медном шлеме с петушиными перьями.

– Навались! – командовал Пломгрэн гребцам. – Шире греби! Навались!

Трупы, обломки мачт, рей, какие-то бочки, ящики задерживали шлюпку. Русские ядра со свистом и шипением падали в Двину, взрывая столбы воды.

– Гере шаутбенахт, снимите шлем! – попросил Пломгрэн. – Они видят адмирала...

– К черту! – сказал Юленшерна.

По шторм-трапу он поднялся на тот фрегат, который разворачивался под огнем русских батарей, на фрегат трусов. Здесь многие были пьяны и не узнавали своего шаутбенахта или делали вид, что не узнают. Здесь уже никто не помогал раненым, и они ползали по шканцам, умоляя пристрелить их. А на юте лежал командир фрегата с размозженной головой. В руке его была зажата бутылка бренди.

Лейтенант Пломгрэн попытался навести порядок, но его никто не слушал, а когда он замахнулся ножом – его убили. Это был конченый фрегат, и ярл Юленшерна остался на нем только для того, чтобы умереть. Визжащие ядра русских, шипя, раздирали паруса, ломали мачты, реи, борта, осыпали картечью матросов, которые бросались в воду, чтоб спастись вплавь. Ядра падали рядом с шаутбенахтом, возле его ног рушилась палуба, у самого его лица пролетали осколки дерева, кованный железом блок со свистом промчался у самого его виска, – а он все был жив. Желтый, с потухшим взглядом, с опущенной шпагой в руке, шаутбенахт флота его величества мог теперь только безмолвно смотреть на разрушения, происходящие на фрегате.

Он пошел по шканцам, ища смерти.

Мертвецы, плавающие в лужах крови, мертвецы сидящие, мертвецы, застывшие у пушек, мертвецы с остекляневшими глазами преграждали ему путь. Он наступал башмаками на мертвые тела, и звездчатки его шпор вырывали лоскутья из одежд мертвецов. «Продажный сброд! – со злобным презрением думал он. – Проклятые грязные наемники!»

Матрос, которого он не знал, сказал ему дерзость, он оглянулся, ища палача Сванте Багге, и вспомнил, что тело профоса, наверное, уже догорает на «Короне». Тогда, чтобы скорее умереть, Юленшерна ударил матроса по лицу шпагой плашмя. Тот завизжал от боли, бросился на него с ножом. Шаутбенахт сделал короткий выпад, как в дни своей далекой молодости, и с трудом вытащил шпагу из груди наемника, не прикрытой панцырем.

Вытирая шпагу, он увидел, как борт о борт с фрегатом прошла яхта. Им удалось спастись – они уходили в море. Но через несколько мгновений он заметил, что из-за кустов лозняка, густо разросшихся на берегу Двины, одна за другой выходят лодки русских. На лодках были матросы с баграми, с лестницами, с короткими копьями. Они шли наперерез яхте, чтобы взять ее абордажным боем.

Юленшерна отвернулся. И тотчас же упал на скользкую от крови палубу, оглушенный, навзничь. А русское ядро, которое поразило его, еще долго крутилось и шипело рядом, толкая мертвых и раненых, – последнее ядро, которое русские выпустили по замолкнувшему фрегату.

3. ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!

Когда много часов тому назад головной шведский корабль с торчащими из портов пушками, с развевающимися флагами, с солдатами в кольчугах и медных шлемах, кренясь, под полными парусами показался на двинском фарватере, Таисья стояла на выносном валу крепости. Флагманский корабль, вырвавшись из пелены дождя, надвигался на цитадель; Таисья, вытянув вперед тонкую шею, ждала. Сердце ее стучало громко, кровь отлила от лица. Всем своим существом она знала, что должно случиться какое-то удивительное событие, и в уме связывала это событие со своим вдруг исчезнувшим несколько дней назад мужем.

И событие произошло: ей не надо было объяснять, что случилось. И юность ее и годы девичества прошли на море. Кормщик, который с такой уверенностью вел огромный многопушечный корабль по двинскому стрежу, не мог ошибкою сесть на мель. Он мог сделать это только нарочно, намеренно, положив живот свой за други своя, и кормщиком этим был, несомненно, Рябов.

В те короткие мгновения, когда резная из черного дерева огромная дева над бушпритом флагмана поднялась в воздух, а все судно со скрипом и скрежетом накренилось, когда на шканцах затрещали выстрелы и началось сражение, Таисья сразу же поняла: свершен подвиг, и ее кормщик там, среди врагов. Страшно напрягая зрение, не слыша ни грохота пушек, ни свиста ядер, ничего не замечая, она смотрела на корабль, где, наверное, в эти минуты озверелые шведы мучали, терзали и убивали дорогого ей человека, человека, которого столько раз теряла и опять находила. Она все-таки еще надеялась, что он спасется, кинется с борта корабля в воду и поплывет к крепости, к ней, своей жене, к своему сыну...

Но время шло, кормщика же не было.

До боли в глазах вглядывалась Таисья в серые воды Двины, но видела в них лишь трупы шведов в зеленых кафтанах...