Россия молодая. Книга вторая

Речки Чижма, Остречье, Имелекса, Клаза, Перма, Резка остались позади, на пятый день пути начали переправу на плотах через реку Выг — шириною в двести пятьдесят сажен, а позже к вечеру армия увидела красивейшее озеро, все в маленьких, дивных островках, сверкающее под лучами осеннего, негреющего солнца.

Здесь Петр собрал совет: как идти — в обход или строить пловучий мост. Тимофей Кочнев, весь раздувшийся от комариных укусов, простуженным, неслышным голосом сказал, что надобно наводить пловучий мост. Иван Кононович с Рябовым и инженером Егором Резеном отправились в челне — делать промеры; Резен записывал цифры на бумаге, Иван Кононович мерил, Рябов греб двумя корявыми веслами.

За день мост навели. Пушки, подводы с ядрами, с порохом, войска — двинулись через озеро.

— Давно уже идем! — сказал Ванятка отцу. — Пора бы и дойти…

— Тебя-то не больно звали, — ответил кормщик. — Сам навязался.

— Подошва, вишь, оторвалась! — пожаловался Ванятка. — На ночлеге бы подкинуть новую.

— Вот тебе будет подошва, как домой возвернешься! — посулил кормщик. — Поваляешься у матери в ногах, неслух… Вишь, отощал как, одни кости от парня остались…

Когда поднимались с моста на крутой берег, Ванятку окликнул Сильвестр Петрович:

— Эй, крестник, садись со мной на коня, поедем вдвоем, авось повеселее!

— Чай, и так дойду, не помру! — ответил Ванятка.

Но не выдержал искушения, сел на попонку, кинутую перед седлом. Сильвестр Петрович поправил на мальчике шапку, вздохнул:

— А и грязен ты, парень!

— Дойдем — отмоемся…

— И шея в цапках… вишь — всего закидало…

— Комарье — известное дело…

— Дома-то на печи, я чай, получше… Поспал бы вволюшку, а там щец похлебал бы, да под рябины играть. Глядишь, и девы проведали бы тебя…

Ванятка сурово отмалчивался.

С каждым днем шли все быстрее, теперь уже знали, как справляться с бедами, которые в начале пути казались непоправимыми. Из массы войска — гвардейцев, матросов, пушкарей, из подводчиков-мужиков, из трудников, сопровождавших армию, — незаметно, понемногу выделились умельцы, хитрецы, кто посмекалистее, потолковее, кто знает дорогу. Их порою созывал Петр, они все кричали друг на друга, ругались, — тут, казалось, все были равные: солдаты и офицеры, мужики и бояре. Петр называл их учтиво, с лукавством в голосе «господа совет» и за дерзости не обижался, хоть несколько раз и побил особо упрямых советчиков.

Когда перевалили крутой, трудный масельский перевал и пошли вниз, стало легче. Люди повеселели. Александр Данилович Меншиков вдруг, словно простой солдат, первым завел песню. Голос у него был теплый, берущий за душу, солдаты радостно подхватили, ветер широко разнес по взгорью, над русскими знаменами, над полками, над фрегатами и подводами гордые вопрошающие строки песни:

Про наше житие про святорусское:
От чего у нас начался белый вольный свет?
От чего у нас солнце красное?
От чего у нас млад светел месяц?
От чего у нас звезды частые?
От чего у нас ночи темные?
От чего у нас зори утренни?
От чего у нас ветры буйные?

— Что за песня? — спросил Памбург у Иевлева.

Сильвестр Петрович засмеялся:

— Песня духовная, да поют ее по-своему, на солдатский лад.

Памбург покачал большой головой, сказал с веселым удивлением:

— Черт вас возьми, что вы за народ!

Иевлев на своем пегом жеребчике проехал к голове колонны, Памбург взял капитана Варлана под руку, подмигнул ему, посулил:

— Даю вам слово честного человека в том, что они возьмут Нотебург и выйдут на Балтику. И знаете что? Они это сделали бы и без нас с вами, вот что самое грустное.

— И даже, может быть, без своего царя Петра, — сказал Варлан, — если вы хотите знать…

За день пути до Повенца колонну встретил Егорша Пустовойтов, посланный вперед, сказал Петру, что лодки на озере готовы, что скот бьют — мяса армии хватит, что бани топятся повсеместно. Ванятке Егорша привез в переметных сумках свежих ржаных лепешек, творогу и жареного петуха.

Ванятка принялся за еду, потом вдруг испугался:

— Облопаешься-то — ноги не потянут. Ужо, как дойду, покушаю. Верно ли, тятя?

— Притомился? — спросил Егорша.

— Ничего, обвыкаю.

Он поднял к Егорше похудевшее, в потеках грязи, в цапках лицо, подмигнул, похвастался:

— Сколь народу путем повалилось, а я иду — обмогаюсь…

— Ты, известно, мужик двужильный! — молвил Егорша.

— Двужильный не двужильный, а, небось, не повалился. И на подводах почитай что и не ехал. Вот разве с Сильвестром Петровичем…

На вечерней заре 27 августа голова колонны влилась в Повенец. Труднейшая часть пути была пройдена. Солдаты и матросы, снимая шапки, крестились, утирали потные лица, перешучивались. Барабанщики по шесть человек в ряд били марш-парад, белоголовые мальчишки-повенчане, зайдясь от восторга, пятились перед войском. Пели матросские корабельные горны. Петр, сидя верхом, глазами считал свою армию: она стала вдвое меньше, чем та, которая вышла из Нюхчи.