Россия молодая. Книга вторая

Проскакал дальше, замахнулся плетью на молодого колодника, который тяжело волочил цепи, никак не мог поспеть за своим рядом.

Рябов быстро поискал по карманам, нашел малую толику денег, отдал Молчану вместе с узелком, что собрала Таисья. Тот сразу взялся за лепешку, тряхнул кудрявой своей головою, попрощался:

— Ну, кормщик, иди, неровен час, огреет тебя наш дьявол плетью. Видать, более не повстречаемся. Разные у нас с тобою дороги. А все ж помни: станет невмоготу — беги на Волгу.

Жуя лепешку, он на ходу оглядел небо, серые невские воды, лес, что густо чернел сразу же за церквушкой святого Исаакия, произнес с удивлением:

— Ишь, куда загнали нас: Санкт-Питербурх…

И, подобрав рукою с отрубленными пальцами цепи, но оборачиваясь более к Рябову, быстро зашагал со своими колодниками. Офицер, вертясь в седле, надрывая глотку, закричал:

— Сворачивай! Передние влево бери, на верфь! Влево-о!

И словно не было никакого Молчана, словно все почудилось — исчезли и драгуны и колодники, только издалека все слабее и слабее доносился мерный звон цепей.

«К Сильвестру Петровичу! — думал Рябов. — Идти, просить? Как-никак родственник, свой! Или к Апраксину? К самому Петру Алексеевичу?»

Дома он рассказал Таисье о встрече с Молчаном. Она выслушала не перебивая, утерла слезы, сказала уверенно:

— Никто не поможет! Да и не надо ему ихнее прощение! Не примет…

Лоцман сидел на лавке молча, сгорбившись, опустив голову. Таисья встала, принесла из погреба штоф с холодным, настоенным на смороде хлебным вином, нарезала копченой рыбы, позвала:

— Иди, Савватеевич, отдохни!

И сама, своей тонкой, по сей день легкой рукой, налила ему большой, тяжелый стакан водки. Он выпил — она налила еще. И спросила:

— Полегче?

— Нет! — ответил он, потирая грудь. — Саднит, Таечка!

Из Архангельска эскадра с молодыми навигаторами вышла в путь 7 июня 1720 года. На мощных валах Новодвинской крепости трижды рявкнули пушки, салютуя кораблям, уходящим в дальнее плавание. «Гавриил» — флагманский корабль эскадры — ответил на салют тоже тремя выстрелами. Вице-адмирал Иевлев, капитан-лейтенант Пустовойтов и Рябов с молодыми навигаторами собрались около грот-мачты.

— Лево два градуса! — велел Рябов сыну, стоящему у штурвала.

И пояснил:

— Мель тут, по старопрежним временам знаю.

Глаза лейтенанта Рябова засветились, он переложил руль, молодые навигаторы зашептались вокруг — вспомнили историю подвига кормщика Ивана Савватеевича. Корабли эскадры, кренясь под полным ветром, бежали к двинскому устью. У шанцев Иевлев что-то негромко сказал Пустовойтову, тот велел приспустить флаги. Навигаторы выстроились лицом к правому борту, встали смирно. Сильвестр Петрович прошелся вдоль строя, произнес, провожая глазами шанцы:

— Здесь доблестно погиб капитан Крыков Афанасий Петрович, здесь славно он со своими солдатами бился против врага. О сем вы, будущие флота офицеры, вспомнить нынче должны.

Большую часть вечера и почти до полуночи Иевлев в кают-компании рассказывал навигаторам о давнем сражении со шведами на Двине. Он говорил так, будто его в ту пору здесь вовсе и не было, но навигаторы знали прошлое своего вице-адмирала и слушали жадно, порою поглядывая на кормщика, который курил трубку, сидя в стороне и иногда вставляя какие-либо замечания.

— Много прошло с тех давних пор славного, — заключил Сильвестр Петрович, — превеликие виктории одержаны русским оружием. Помните вы и Полтаву, и Гангут, и посещение Российским флотом Копенгагена, когда честь командования соединенным флотом принадлежала государю нашему Петру Алексеевичу. Но все-таки, господа навигаторы, надлежит вам помнить и сию нашу двинскую баталию, ибо через нее началось наше движение на Балтику, отсюда пошли мы в те далекие годы на Нюхчу, позже — волоком на Ладогу. Тогда и уверились мы в своих силах. Коли захотите поподробнее все то сведать — еще потолкуем на досуге. А знать вам все надобно — ибо какой же флота офицер может статься из человека, коему скучно славное прошлое отцов и дедов, ратные их дела, воинская работа. Теперь же, судари мои, спать, засиделись мы с вами поздно, завтра же быть подъему раннему — по морскому обычаю, и требовать с вас начну как с истинных флота офицеров.

Навигаторы поднялись, но все-таки не ушли. Чей-то робкий голос спросил о взятии Нотебурга — как оно было. Сильвестр Петрович с усмешкой ответил, что тому есть свидетель лейтенант Рябов Иван Иванович, по прозванию «Нерушимое решение». Кормщик засмеялся в своем углу. Иван Иванович, разрумянившись, пощипывая усы, начал было говорить, но кормщик перебил, спросив:

— Барабан-то канул? Одни колотилки остались? Да и как он канул, когда ему плавать надлежит?

— Да сколь раз я, батюшка, сказывал, — и сердясь и смеясь, ответил Иван Иванович. — Пробили мне его палашом, вот он и канул…

Сильвестр Петрович смеялся, кормщик утирал веселые слезы. После стали вспоминать иные сражения, каждый из молодых навигаторов что-нибудь да слышал, у многих отцы, братья, дядья, деды служили в корабельном, либо в галерном флотах, в артиллерии, в гвардии, в пехоте, в гренадерах.