Россия на историческом повороте: Мемуары

Столыпин более чем компенсировал отсутствие бойцовских качеств санкт-петербургских чиновников. Царю он нравился молодостью, уверенностью в своих силах, преданностью трону и готовностью осуществить задуманные царем противоправные изменения в избирательном законе. Руководители «Совета объединенного дворянства» видели в нем своего человека, который способен спасти от уничтожения систему землевладения высшего сословия. Октябристы и разные другие умеренные сторонники Конституции, напуганные революционными крайностями, ухватились за Столыпина, как утопающий хватается за соломинку. Они приветствовали его программу, видя в ней стремление объединить правительство с представителями умеренно-либеральных и умеренно-консервативных кругов, что, в свою очередь, способствовало бы укреплению конституционной монархии и окончательной ликвидации революционного движения. Столыпин казался им русским Тьером (Тьер — деятель, который объединил буржуазию Третьей республики во Франции после разгрома Парижской коммуны в 1871 году). Тьер, однако, исходил в своих планах из существования во Франции сильного крестьянского сословия с хорошо развитым инстинктом собственности. Такого крестьянства в России еще не существовало и для его создания потребовались бы многие десятилетия.

Я всегда выступал против Столыпина и тех, кто поддерживал его. Его тактический лозунг «Вначале умиротворение страны, а затем реформы» казался мне не только ошибочным, но и крайне опасным для судеб страны. Посол России в Лондоне граф Бенкендорф писал в Петербург, что только своевременно проведенные реформы могут принести умиротворение стране.

Однако, несмотря на ошибки и даже преступления, возможно, допущенные правительством Столыпина, остается фактом, что в его намерения не входило ни восстановление абсолютизма, ни уничтожение народного представительства — он стремился лишь к установлению в России консервативной, но строго конституционной монархии.

Его мечтой была могучая, централизованная империя, экономически здоровая и культурно развитая. «Вы хотите великих перемен, — сказал Столыпин, обращаясь к левому, наполовину социалистическому большинству II Думы. — А я хочу великую Россию».

Именно эта утопическая мечта бросила страну в океан новых потрясений. Ибо фатальная ошибка Столыпина заключалась в его непонимании реального положения России, когда высшее сословие уже перестало быть политической силой, а среднее сословие, которое еще не сформировалось как единая сила, не могло стать посредником в отношениях между правящим меньшинством и трудящимися массами.

Правда, быстрое развитие городов и промышленности вело к тому, что городское «третье сословие» начинало играть определенную роль в социальной и экономической жизни страны. В деревне же такой социальной формации не было. Выборы в I Думу показали, что крестьяне, которые в основном занимались сельским хозяйством, чтобы только прокормить самих себя, и не могли вести его на капиталистических основах, не были способны играть роль социально-консервативного сословия.

В то же время частная собственность дворян на землю практически изжила себя. Эта система стала настолько экономически неэффективной, что ее доля в общем производстве не составляла и 10 процентов. Хотели они того или нет, но и правительство и консерваторы были вынуждены в конце концов признать очевидным факт распада земельного дворянства. Единственную свою надежду на поддержание жизнедеятельности этой системы они связывали с поддержкой ее со стороны нового класса «крестьян-фермеров».

Как известно, значительная часть крестьян в России существовала в рамках общинного землепользования. Собственником земли был не крестьянин, а община (мир). Эту систему поначалу всячески защищали славянофилы, а затем народники, или популисты. Представители обоих этих мировоззрений полагали, что слаборазвитое чувство частной собственности у крестьян позволит России перейти к новой, более высокой стадии развития национальной экономики, минуя ужасы западного капитализма. Выдвигая требование о «национализации» или «социализации» земли, народники были уверены, что крестьяне легко перейдут от общинной к кооперативной форме землепользования. В действительности же крестьянская община того времени имела мало общего с той идеальной общиной, которую представляли в своем воображении славянофилы и народники. С административной точки зрения община была крайне удобна Для полицейского контроля или, выражаясь словами С. Ю. Витте, для надзора над крестьянами, как над малыми детьми, а также для сбора налогов, поскольку за неплательщиков долги выплачивали остальные члены общины на основе пропорциального распределения. Власти превратили общину в оплот экономической отсталости и мало-помалу лишили ее жизненных сил. К тому же принудительное членство в общине всегда вызывало раздражение у самих крестьян.