Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)

История России первой трети XVI в. не принадлежала к числу тех, которые привлекали к себе внимание революционеров-демократов. Ее они рассматривали только в связи с общим освещением проблемы становления самодержавия в России. Так, В. Г. Белинский время правления Василия III не выделял из общей характеристики периода утверждения российского самодержавия. Его интересовали в первую очередь личности двух Иванов — Ивана III и его грозного внука. Он писал: «Падение уделов, укрепление самодержавия, государственные формы, нравы, обычаи, сделавшиеся status quo, — вот содержание русской истории от Иоанна III до периода междуцарствия». Падение уделов и становление самодержавия — вот, по мнению В. Г. Белинского, альфа и омега того «великого переворота», который совершился в конце XV — начале XVI в.[55]Его привлекала «идея самодержавного единства Московского царства, в лице Иоанна III торжествовавшая над умирающей удельной системой». Будучи, таким образом, близким по взглядам к С. М. Соловьеву, В. Г. Белинский положительно оценивал не само по себе самодержавие, а то, что оно принесло с собой цивилизацию («с Ивана III развивалась полувосточная цивилизация Московского царства»)[56].

В отличие от В. Г. Белинского А. И. Герцен не склонен был идеализировать утверждение самодержавия в России. Признавая «необходимость централизации», без которой, но мнению А. И. Герцена, не удалось бы «ни свергнуть монгольское иго, ни спасти единство государства», он в то же время не думал, что «московский абсолютизм был единственным средством спасения для России»[57]. В XV «и даже в начале XVI века» оставалось еще неясным, какой из двух принципов возьмет верх: «князь или община, Москва или Новгород». События сложились в пользу самодержавия, но цена была велика: «Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни»[58]. Как мы видим, А. И. Герцен был в данном случае близок к декабристам, хотя с поправками на идеологические споры западников и славянофилов 40-х годов XIX в.

В конце 50—70-х годов XIX в. появилось несколько работ, посвященных русским землям, вошедшим в первой трети XVI в. в состав единого государства. В книге Д. И. Иловайского о Рязанском княжестве подчеркивается наличие в рязанском боярстве двух партий — промосковской и «патриотов», т. е. сторонников независимости Рязани, борьба между которыми и привела к падению самостоятельности княжества[59].

Не содержали каких-либо новых идей или фактических материалов разделы «Истории России» Д. И. Иловайского, посвященные времени правления Василия III. Чисто монархическая концепция автора сводилась к тому, что «особенно трудами Ивана III и Василия III» было укреплено «патриархальное и вместе строгое самодержавие Московское», которое при Иване IV «приняло характер восточной деспотии»[60]. Правлением Василия III Д. И. Иловайский начинает «московско-царский период» истории России, который, по его мнению, продолжался в XVI и XVII вв.

В силу своего общего подхода к историческим явлениям Д. И. Иловайский решающую роль в политической истории страны придавал князьям и царям. Василий III, как он полагал, «уступал своему отцу» в талантах, но «владел замечательною твердостью характера и упорным постоянством в достижении целей»[61]. Характеристика чисто карамзинская.

Иной была оценка событий 1510 г., данная Н. И. Костомаровым в книге «Севернорусские народоправства» (1863 г.), хотя источниковедческая база его книги по сравнению с трудами предшественников не изменилась. Ликвидация свободы древнего Пскова оценивалась Н. И. Костомаровым резко негативно. «Оставшиеся во Пскове прежние жители, — писал он, — пришли в нищету и скоро под гнетом нужды и московского порядка поневоле забыли старину свою и сделались холопами»[62]. Либерально-буржуазные представления у Н. И. Костомарова сочетались с идеалами федералистского устройства России.

В общей оценке деятельности Василия III Н. И. Костомаров повторял С. М. Соловьева, усиливая несколько критику деспотического характера правления этого великого князя. «Василий Иванович, — писал он, — шел во всем по пути, указанному его родителем, доканчивая то, на чем остановился его предшественник, и продолжая то, что было начато последним. Самовластие шагнуло далее при Василии»[63].

К. Н. Бестужев-Рюмин, испытавший воздействие как славянофилов, так и С. М. Соловьева, также считал, что «о деятельности Василия самый верный приговор произнес Карамзин»[64].