Россия на распутье: Историко-публицистические статьи

Новый устав ставил себе одною из главных целей подчинить преподавание деятельному и постоянному контролю правительства. Наиболее подходящим для этого средством признаны были экзамены. Мысль естественная: ни департаментские чиновники, ни попечители и их помощники не могут с удобством и приличием следить за лекциями и семинарами профессоров, но представилось заманчивым раз в год ставить результаты профессорского преподавания на суд назначенных со стороны экзаменаторов, обязанных одинаково критически отнестись и к окончившим курс, и к их учителям. Поэтому экзаменная реформа была поставлена как бы во главе угла новой системы. Статс-секретарь И. Д. Делянов ссылался для характеристики ее значения на слова французского педагога Биго: «Aussi п’ у a-t-il de reforme serieuse pedagogique que celle qui porte d’ abord sur la reforme des examens; vous n’ aurez rien fait, tant que vous vous serez borne a reformer l’ enseignement lui meme»195.

Меньшинство Государственного совета, сочувствовавшее планам гр. Толстого и И. Д. Делянова, так изображало будущие испытательные комиссии. «Состав комиссий, начиная с председателей до последнего из членов, вполне зависел бы от правительства. В противоположность уставу 1863 года, который все дело наблюдения за занятиями студентов изъял из рук правительства и отдал на волю университетских коллегий, новый устав передавал бы это дело, от его начала до конца, в руки правительства, предоставляя ему самому вначале установлять испытательные требования и в конце удостовериться через посредство им самим учреждаемых комиссий в усвоении студентами знаний, необходимых для удовлетворения означенным требованиям». На этих соображениях была построена система испытаний окончательных, так называемых полукурсовых и зачетов полугодий. В течение 17-летнего действия устава все части этой системы подверглись перерождению и вырождению. Полугодия стали сливаться в года, зачеты обратились большею частью в стеснительную формальность, полукурсовые испытания преобразовались постепенно в курсовые переходные экзамены, и министерство само санкционировало эти изменения. Государственные экзаменационные комиссии превратились сразу в факультетские с депутатом от министерства в лице председателя, со случайным и несправедливым разделением на членов комиссии профессоров и приглашаемых экзаменаторов и, что хуже всего, с неподходящими программными требованиями и стеснительными правилами. Об этом еще будет речь впереди. Теперь предстояло лишь отметить, как мало соответствовали действительная форма предначертаниям составителей устава.

Кроме экзаменов, вмешательство министерства в руководство преподаванием должно было выражаться в просмотре учебных планов и обозрений преподавания. В первое время это надзор «центральных учреждений» за деятельностью «местных» ученых подавал повод к многочисленным инцидентам. Профессорам, пользующимся всероссийской, а иногда и европейской известностью, приходилось выслушивать не только внушительные наставления по предмету преподаваемых ими наук, но иной раз даже строгие замечания, вроде того, что такой-то предмет особенно слабо поставлен в таком-то университете. Но мало-помалу рвение в этом смысле улеглось, и дело приняло обычный вид общения – исходящими и входящими бумагами… Грознее представлялись попытки определить содержание преподавания распоряжениями относительно учебных планов и требованиями экзаменационных программ. Любопытный пример представлял распорядок занятий и подразделений, установленный для историко-филологического факультета, составлявшего предмет особых забот тех сотрудников университетской реформы, которые видели в ней продолжение гимназической. Напомнить о созданной ими недолговечной классической школе без классического отделения, с урезанным курсом по «дополнительным» предметам по истории и словесности, без общих курсов философии и истории новой философии, которая была достойным образом оценена на страницах «Вестника Европы»196 при самом ее появлении. Ей суждено было просуществовать только пять лет: против нее восстали самые испытанные по своей благонамеренности профессора, и она уступила место выработанному при старом уставе порядку распределения занятий на общих курсах и специальных отделениях. Менее счастливым оказался юридический факультет: на нем до сих пор держится распорядок кафедр и распределение занятий, намеченные с начала введения устава и рекомендованные педагогическому миру знаменитым введением к программам для юридических испытательных комиссий, достопримечательность по своему циническому отношению к науке (Ср. статью «Старого профессора» в «Русской мысли» за декабрь 1899 года)197. Зато именно по поводу этого факультета и раздаются наиболее громкие жалобы, и притом не только в обществе, но и в правительственных сферах.