Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории).

Из вопросов, касающихся социальных отношений, Судебник уделяет внимание прежде всего праву поземельной собственности и зависимому населению. В конце XV в. в основных чертах завершилось освоение земель Северо-Восточной Руси. В связи с этим бурно протекал процесс размежевания освоенных земель, утверждения на них права феодальной собственности. Все это вызывало и многочисленные поземельные споры, о которых хорошо известно из правых грамот. Размежевание земель становилось делом государственной важности. Ст. 61 устанавливала обязанность огораживания пашен и покосов, нанося тем самым серьезный удар по остаткам общинных сервитутов, за которые крестьяне вели длительную борьбу с феодалами. Ст. 62, повторяя нормы уставных грамот, провозглашала запрет истребления межевых знаков и вводила суровые наказания за нарушения права поземельной собственности. [384]Ст. 63 утверждала единообразный срок подачи жалоб по земельным делам: более короткий (трехлетний), когда речь шла о споре между частными лицами, и более длинный (шестилетний), когда дело касалось великокняжеских земель. В последнем случае срок был увеличен по сравнению с существовавшей практикой (с пяти до шести лет). Правительство, нуждавшееся в сохранении и расширении государственного фонда земель, проявляло особую заботу именно о нем. Судебник, устанавливая строго определенный срок подачи жалоб о захваченных землях, тем самым санкционировал захват крестьянской земли феодалами, происшедший за три — пять лет до его издания. Классовый смысл этой меры совершенно очевиден.

В связи с ростом ценности земель Судебник устанавливал порядок наследования не только имущества — «статка» (как соответствующие ст. 91–93 Пространной Правды), но и земли. [385]

Ст. 57 «О христьянском отказе» вводила единовременный для всего государства срок, в течение которого крестьянам разрешалось покидать своего господина. Срок этот (за неделю до Юрьева дня осеннего, т. е. 26 ноября, и неделю после этого дня) был связан с окончанием сельскохозяйственных работ. Не в интересах феодала было отпускать крестьян раньше. В случае ухода от хозяина крестьянин должен был уплатить ему «пожилое», т. е. плату за пользование господским двором (за четыре года жизни у хозяина платилась полная стоимость двора, за три — три четверти стоимости, за два года — «полдвора», за год — «четверть двора»). В Новгородской земле «пожилое» в среднем приближалось к сумме годовых повинностей феодалу («в лесех») или к двойному годовому доходу господина («в полех»). [386]

Ст. 57 была подготовлена практикой взаимоотношений крестьян с феодалами во второй половине XV в. До нас дошло восемь грамот 50-70-х годов XV в. Троицкого, Кириллова и Ферапонтова монастырей, содержащих упоминания о сроках крестьянского отказа (Юрьевом дне). В Псковской земле, по ст. 42 ПСГ, сроком было 14 ноября, т. е. Филиппово заговенье (Псков находился севернее, и сельскохозяйственные работы там заканчивались ранее, поэтому и срок выхода был несколько более ранним). Вводя единовременный срок крестьянского выхода и устанавливая твердые размеры «пожилого», правительство сделало шаг по пути утверждения крепостного права. [387]

Тем не менее статья о Юрьевом дне трактуется в литературе иногда несколько прямолинейно. Исследователи часто отвлекаются от конкретно-исторической обстановки. В самом деле, как тогда могли «водворить» крестьянина-беглеца господину, когда общегосударственный аппарат не был еще сформирован? Практически это было невозможно. Поэтому в статье нет санкции (наказания) за уход крестьянина в неурочное время. Возникает и другой вопрос — а куда бежал крестьянин? В условиях слабого освоения внутренних земель далекие земли были для крестьян недоступны. Работы Н. Н. Масленниковой [388]и других исследователей показали, что даже позднее крестьяне уходили в соседние деревни и волости, т. е., как правило, место их переселения было известно. Это, конечно, сдерживало нарушение ими закона. Следует иметь в виду и прочность традиционного мировоззрения, коренящегося в религиозно-патриархальных представлениях русского крестьянина. Этот традиционализм и мешал ему покидать насиженные места (без крайней необходимости), и был одним из важных устоев, на которых держалась его законопослушность.