Россия накануне смутного времени

Поздние летописцы сохранили предание о том, что во время шествия в Новодевичий монастырь переговоры с Борисом вели соборные чины. Церковники первыми высказали мнение в пользу избрания Бориса и пригрозили, что затворят церкви и положат свои посохи, если их ходатайство будет отклонено. Их поддержали бояре, заявившие: «А мы именоватися бояры не станем», т. е. не будем управлять государством, если Борис не примет корону. Последними высказались дворяне. Они заявили, что в случае отказа Бориса от короны они перестанут служить и биться с неприятелями «и в земле будет кровопролитие». Летописные известия позволили В. И. Буганову и В. И. Корецкому высказать предположение, что избирательный Земский собор продолжал свою деятельность во время манифестации на Новодевичьем поле [488]. Если это предположение справедливо, то тогда следует признать, что избирательный годуновский собор приобрел характер подлинно Земского собора, широко представлявшего различные слои столичного населения, или «земщины».

Манифестация 21 февраля сыграла важную роль в ходе избирательной борьбы. Вероятность введения в стране боярского правления уменьшилась, тогда как позиции приверженцев Годунова окрепли. Чтобы сломить сопротивление знати, правитель должен был искать непосредственной поддержки у столичного посадского населения. Однако одолеть бояр было не так-то легко.

26 февраля правитель покинул свое убежище и отправился в Москву. Столица была готова к торжественному приему. Народ встречал Бориса на поле за стенами города. Те, кто был победнее, несли хлеб и соль. Бояре и купцы явились с золочеными кубками, соболями и другими дорогими подарками, подобающими «царскому величеству». Правитель отказался принять дары, кроме хлеба с солью, и милостиво позвал всех к царскому столу. В Кремле патриарх проводил Годунова в Успенский собор и там благословил его «на царство». По замыслу сторонников Бориса служба в соборе должна была окончательно утвердить его на троне. Присутствовавшие «здравствовали» правителя на «скифетроцарствия превзятии». Однако к концу дня стало ясно, что торжественная церемония не достигла цели. Годунов долго совещался с патриархом с глазу на глаз, после чего объявил о намерении предаться посту и вернулся из Кремля в Новодевичий. Согласно версии майской грамоты, Борис покинул Кремль под предлогом, что его сестра «бысть в велицей болезни» [489].

Поздний редактор вычеркнул ссылку на болезнь и внес в текст исправление, из которого следовало, что Годунов ездил к сестре до беседы с патриархом и, таким образом, его отъезд в Новодевичий был заранее согласован с инокиней-царицей. После возвращения в Кремль ничто, казалось бы, не мешало Борису немедленно въехать в царский дворец. Редактор 1599 г. именно так и попытался изобразить дело. Он внес в текст утвержденной грамоты указание на то, что в свой февральский приезд Борис «иде в свои царские палаты». В более достоверном отчете майской редакции грамоты ничего подобного не было [490]. Вместо переселения в Кремлевский дворец правитель вторично удалился в Новодевичий. Постигшая его неудача может иметь лишь одно объяснение: очевидно, новый царь не мог утвердиться на троне без присяги в Боярской думе. После «наречения» в Успенском соборе Годунов ждал верноподданнического ходатайства со стороны официального руководства думы, но его, судя по всему, не последовало.

В начале марта 1598 г. патриарх вновь созвал соборные чины на своем подворье. Майская утвержденная грамота сообщала, что на мартовском совещании Иов обратился с речью «к боляром, и дворяном, и приказным людем», а затем «ко всему сигклиту — боляром, и окольничим, и князем, и воеводам, и дворяном, и выборным, и лучшим детем боярским». Позднего редактора этот рассказ не удовлетворил. Он попытался представить дело так, будто мартовское совещание, как и февральское, имело более широкий круг представительства. С этой целью он дополнил текст майской грамоты указанием на то, что патриарх держал речь «ко всем бояром, и дворяном, и приказным и служилым людем, и гостем» [491]. Так одним росчерком пера редактор 1599 г. сделал московских гостей — представителей третьего сословия — участниками мартовского собора.