Россия: народ и империя, 1552–1917

Раскол, происшедший из-за незначительного, на первый взгляд, разногласия, с каждым годом становился все более глубоким и непримиримым. Причина заключалась в том, что ленинская концепция совмещения марксизма и революции фундаментально отличалась от меньшевистской. Меньшевики возлагали надежду на установление парламентской «буржуазной» республики, в которой гарантия гражданских свобод даст возможность партии рабочего класса выступать в роли легальной оппозиции до тех пор, пока она не станет достаточно сильной, чтобы взять власть. Ленин же, наоборот, считал гражданские свободы обманом и не мог согласиться со столь долгим ожиданием, на которое его обрекал такой вариант исторического развития. Хотя до 1917 года он не прояснял до конца перемены своих взглядов, уже ранее стало очевидным: Ленину страстно хотелось сжать весь этот процесс, совместив две революции в одну. Опыт революции 1905–1907 годов убедил его, что это вполне возможно: ведь крестьянство тоже является революционным классом, хотя и «вспомогательным», и сумеет помочь пролетариату немедленно превратить «буржуазную» революцию в социалистическую.

Если рассматривать народничество и марксизм как два отдельных течения, то большевизм следует понимать как их синтез, марксистский по начальному импульсу, но позаимствовавший у народников идею о революционности крестьянства, о руководящей роли небольшой группы интеллигентов и о «перепрыгивании» буржуазной стадии исторического развития для перехода непосредственно к социалистической революции. Пожалуй, более разумно считать большевизм той формой революционного социализма, которая лучше всего приспособлена к российским условиям, которые делали невозможным создание массовой партии рабочего класса без сильного руководства, вызывали недовольство крестьян существующим положением, и при которых буржуазия была крайне слаба. Сам Маркс указывал на возможность в России именно такой революции.

Как заметил Роберт Сервис, невозможно полностью разделить народничество и марксизм из-за их тесного переплетения. Большинство марксистов начинали народниками, и большевизм всего лишь по-новому собрал элементы прошлого опыта, оказавшегося на время немодным.

Но, конечно, между марксизмом и народничеством существовала большая разница в акцентах. Народники подчеркивали уникальность российского опыта и древних демократических институтов крестьянства, тогда как марксисты подчеркивали универсальность социальных закономерностей, желая видеть Россию в едином европейском движении и были ориентированы на новейшие аспекты рабочего движения. В некотором смысле, народничество являлось русским этническим социализмом, а марксизм — русским имперским или европеизированным социализмом. В 1917 году, пытаясь синтезировать эти два представления о России, большевики создали довольно нестабильную смесь русского национализма и интернационализма, окрашенную мессианскими ожиданиями революции, которая положит конец любой эксплуатации.

В этом расколотом состоянии российские социалисты и встретили 1905 год, когда развитие событий заставило их перейти от крайне ограниченного и несколько искусственного контакта с народом к открытой массовой политике, внезапной легализации партий и союзов, учреждению законодательного собрания, основанного на широком избирательном праве. Надолго задержавшись в прихожей стадии «Б» (по Хроху — «период патриотической агитации»), тщетно пытаясь найти контакт с массами, они вдруг и без подготовки очутились на стадии «В» — «подъем национального движения». В результате долгой изоляции, замкнутости и предрасположенности к крайним решениям, социалисты оказались неспособными к созидательной политической работе в ситуациях, которые требовали компромисса.

Глава 3 Русификация

Политика Александра II, заключавшаяся в попытке теснее связать режим и элиту созданием гражданского общества, провалилась или, в лучшем случае, имела лишь частичный успех, однако породила новые опасности для внутреннего порядка. Очевидной альтернативой представлялась лишь замена гражданской политики на этническую, укрепление политического единства за счет распространения русского национального сознания на другие народы.

Нельзя сказать, что гражданские реформы были совершенно отброшены и заменены русификацией. Постепенное разочарование в реформах, сопутствовавшее им почти на всем пути, привело к тому, что большинство из них так и не распространились на нерусские регионы: не будучи полностью забыты, они с самого начала ограничивались правовыми и административными актами. Примечательно, что и альтернативная политика русификации тоже началась при первых признаках кризиса, во время польского восстания 1863–1864 годов, хотя последовательно осуществлялась лишь с 1880-х годов.